Модератор реальности - Игорь Абакумов

– А почему ее не завернули?! – громко выкрикнула бодрствующая, все так же не отводя глаз от Ирины. – Почему ее не завернули?!! Почему ее?..

Санитарка отклонилась на задних ножках стула и, повернув голову направо-налево, обозрела коридор. Не заметив нежелательного присутствия, она резко подскочила и в два прыжка, неожиданных для ее комплекции, оказалась возле кровати орущей пациентки.

– Ты что, Федорова, опять полотенцем по жопе захотела? – прошипела санитарка. – Или в инсулиновую?

Смена поведения Федоровой была подобна выключению радиоприемника. Она вжала голову в подушку и молча заискивающе смотрела снизу-вверх на нависшую над ней санитарку.

– Валя, ну что ты? Я ж ничего, я ж только спросила…

– То-то же… – пробурчала санитарка Валя, медленно возвращаясь на свой пост.

Ира молча наблюдала за сценой, вжавшись в угол отведенной ей кровати.

– А в инсулиновую она не может, – громко прошептала Федорова, вновь обратив колючий взгляд к Ирине. – В инсулиновую только доктор может. Антон Петрович. А она не может. А полотенцем может. Тоже больно. Но это если только Антон Петрович не узнает. А если узнает…

– Федорова, – угрожающе протянула со своего места санитарка.

– Все равно ее не уволят, – скосив глаза, чуть тише прошептала пациентка. – Кто ж к нам сюда пойдет?..

Ирина всячески пыталась удержаться на грани нервного срыва и корила себя за все то, что уже успела натворить. Она убеждала себя, что все это только игра, сон. Галлюцинация, наведенная бездушным компьютером.

«А во сне бывает так больно?»

Программа сработает как надо, и она проснется.

«А если это компьютер приснился? Если ты действительно больна? И все, что ты якобы помнишь, – бред?»

И Сережка живой и здоровый, умный и красивый, двадцати двух лет от роду. И он обязательно что-нибудь придумает, чтобы вернуть маму к нормальной жизни…

«Но почему же так больно? И страшно?..»

11.01. Среда, 11 мая 1988 г., г. Ленинград, Аэропорт «Пулково», map #1836

Слава опустился в пластиковое кресло в зале ожидания рядом с Димоном.

– До чего же просто все в этом восемьдесят восьмом.

Базов скосил взгляд на напарника, на секунду оторвавшись от поглощения мороженого. Ленинградского.

– Идешь в киоск «Ленсправки», называешь адрес и за какие-то тридцать копеек получаешь телефон.

– А что, в двадцать первом веке – не так? – Димка с видимым удовольствием доел мороженое.

– Увы… – Слава положил бумажку с телефоном на сиденье. – Пойду позвоню, пожалуй…

– У-у… Слышу, слышу нотки сомнения. – Базов хитро взглянул на друга. – Красивая, поди? А? Давай я позвоню.

– Да не видел я ее никогда, – шутливо огрызнулся Кротков. – Да и не она меня интересует, а сынок ейный. А в задумчивости я от надписи той, проклятой…

– Так давай позвоню-то. У тебя и девушки нету. А?

– Можно подумать, у тебя есть.

– А я и так умею.

Димон подхватил бумажку с номером телефона и направился к ближайшему таксофону.

11.03. Среда, 11 мая 1988 г., г. Ленинград, наб. р. Пряжки, Психиатрическая больница № 2, map #1836

Алевтина со стуком положила трубку на рычаги аппарата и, надув щеки, медленно выдохнула.

– Да, Антон, повезло тебе. Только начал практику, а уже такой красивый бред попался. Так, глядишь, к двадцати шести годкам и диссертацию накалякаешь…

Антон Петрович, чуть поморщась, отмахнулся:

– Да ерунда это. Просто почему-то не верю я, что это «процесс». Уж больно…

Алевтина резко ударила ладонью по столу.

– А вот это ты забудь. Забудь, слышишь? Думаешь, я не понимаю? Думаешь, не знаю все то, что ты сказать хочешь? И почему?

Антон смущенно опустил голову.

– Да – молодая и красивая. Да, с диагнозом – получит инвалидность, и многое в ее жизни перечеркнется. Да, после инсулиновой – будет выглядеть не такой молодой и далеко не такой красивой. Но. – Начальница снова ударила ладонью по столу. – Ты, как врач, не имеешь права смотреть на молодую и красивую девушку внутри этих стен как на молодую и красивую девушку. Она пациентка и человек. Все! И, глядя на нее, ты должен видеть прежде всего ее окружение – родителей, коллег, соседей. Будущего мужа и детей, наконец. Потому что, если это «процесс» и ты не предупредишь их всех об этом, ты искалечишь гораздо больше жизней.

Алевтина немного помолчала, глядя мимо Антона, куда-то в угол кабинета.

– Так что, может, ее сыну не так уж и не повезло…

– А он?..

– Он умер.

11.07. Среда, 11 мая 1988 г., г. Ленинград, Аэропорт «Пулково», map #1836

Вячеслав краем глаза поймал на себе внимательный взгляд милицейского сержанта, уже второй раз прошедшего неподалеку. Представил себя со стороны. Да, видок подозрительный.

Ничего, сержант, мы скоро уйдем.

Рядом устало опустился в кресло Базов. Он несколько секунд помолчал, не глядя на Кроткова. Так и не дождавшись вопросов, выдавил из себя:

– Умер он, Славка. Этой ночью умер.

11.08. Среда, 11 мая 1988 г., г. Ленинград, военная база ВС СССР «Пулково», map #1851

– Никого, товарищ полковник! – Командир спецвзвода слетел по стремянке, почти не касаясь ее, и начал докладывать еще в полете.

Эмгэбэшный полковник окинул мрачным взглядом фиолетовое оцепление, поднял голову вверх, мельком глянув на люк челнока, и остановился на лице капитана, так и стоящего навытяжку с приложенной к фуражке ладонью.

– Выводите своих людей из аппарата.

– Есть! – Капитан вновь взлетел по стремянке.

Полковник нашел глазами группу командования базы, толпящуюся за оцеплением, и жестом поманил к себе комдива.

Летчик-генерал подвинул плечом ближайшего солдата и не торопясь, вразвалочку подошел к эмгэбэшнику.

– Ну?

Полковник опустил глаза на бетонку, потер носком сапога стык между плитами взлетки и, не глядя на комдива, начал тихо выцеживать по одному слову:

– Вот что, генерал. Распорядитесь, будьте добры, насчет тягача. Аппарат поставить в ТЭЧ. Посторонних к ангару не подпускать. Охрана внутри будет наша. Тревоге – отбой, штатные посты усилить. Допуск в ТЭЧ только по нашим пропускам. После обеда будут работать наши эксперты. Все.

Генерал-майор, ухмыльнувшись, дернул плечом и молча отправился к своим.

– Товарищ полковник!

Командир фиолетовых оглянулся на крик. По взлетно-посадочной полосе несся министерский джип. Резко затормозив перед оцеплением, он выплюнул из своего нутра двух офицеров МГБ. Один из них, с майорскими погонами на плечах, без слов прошел через строй оцепления и направился прямиком к полковнику. Приблизившись и небрежно отдав честь, он протянул свое удостоверение. Пока полковник изучал документы, майор снял фуражку и, выудив из кармана местами несвежий платок, тщательно протер высокий лоб, переходящий в лысину, обрамленную короткими седеющими волосами.