Как мы меняемся (и десять причин, почему это так сложно) - Росс Элленхорн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В юности импровизация появляется сама собой, освобожденная в ходе серьезной работы над осознанием личной ответственности и конечности бытия. Чем старше вы становитесь, тем больше усилий требует такой подход. В отличие от предыдущих лет, теперь понадобится мужество, чтобы идти по пути надежды и веры, несмотря на опасения, что вы несете ответственность за последствия каждого «и».
Импровизировать – значит действовать, опираясь на надежду и без особой боязни: сказать ситуации «да» и найти альтернативные варианты. Это и значит верить – полагать, что в результате ваших действий случится что-то хорошее. Вы уже видели, насколько нам, взрослым, тяжело – если не сказать болезненно – дается такое отношение к миру.
Тревога – ваш враг
«…Беспокойства от жизни никак нельзя избежать – только ценой апатии или замораживания чувств и воображения», – написал великий экзистенциальный психолог Ролло Мэй[98]. Другими словами, под лежачий камень и вода не течет. Перемены всегда сопровождаются страданиями, которые связаны с осознанием своей единоличной ответственности. Десять причин не меняться свидетельствуют о том, что часто основное стремление – защитить себя от боли. Не желая испытывать мучения, вы неизбежно перекрываете путь преобразованиям.
У меня несколько татуировок (кстати, на голени – Гарольд и его фиолетовый мелок). Для меня (как и для многих) татуировки – как чипсы Pringles: «Если попробовал – уже не остановишься». Как только мне нанесли первый рисунок, я уже знал, что будут и другие. Все знают, что процесс это болезненный. Я не мазохист – любой, кто меня знает, это подтвердит, – с трудом терплю боль, и все же именно введение краски под кожу привлекает меня больше всего. Я понимаю, что происходит нечто непреходящее, проникающее глубоко внутрь. В сущности, будь татуаж безболезненным, я вряд ли заинтересовался бы им. Но вот еще одно важное наблюдение, связанное с мучительностью этого процесса: если бы мне не вводили под кожу краску, а кололи иглой без определенной цели, я бы корчился в страданиях, ныл и жаловался. А если бы мне нарочно причиняли боль или, хуже того, делали это против моего желания? Я бы назвал это пыткой.
В отношении физической боли давно доказано: в зависимости от условий и того, что происходит вокруг, она ощущается по-разному[99],[100]. То же самое правомерно в отношении мучений от осознания собственного одиночества. Если вы рассматриваете его исключительно как угрозу – неявную, но пугающую перспективу, – вы лишаете его смысла. Ваша тревога становится чужаком, монстром, атакующим броню самообмана. Но если вы взглянете на нее как на неизбежного спутника перемен, она не перестанет страшить и мучить вас, но подтвердит, что вы меняетесь. Часто это единственное свидетельство преобразований.
«Осмелиться – значит на мгновение потерять опору, не осмелиться – значит навсегда потерять себя», – писал Сёрен Кьеркегор. Дядюшка Сёрен понял это. Но не забывайте: отвага – это не просто качество, придется отважиться, точно так же как риск – не только смелость, но и способность рискнуть.
«Просто сделай это!», «Просто отважься на решительный шаг!», «Просто рискни!». Когда речь о преобразованиях – особенно таких, которые способны изменить жизнь, – подобные советы просто глупы. В сумасшедшем запутанном мире перемен нет никаких «просто». Решившись на изменения, вы сталкиваетесь с реально существующим чувством одиночества; с реальным шансом, что на горизонте появятся новые, требующие больших сил задачи; с реальным фактом, что можно потерять крупицу золота в груде впустую потраченных усилий; с реальной возможностью, что цель, которую вы ставите, окажется бессмысленной; и с реальной вероятностью существенного разочарования. Осмелиться – значит рискнуть, и риск этот реально существует. Личностные изменения – на самом деле всегда риск, связанный с подлинным подходом к жизни. Риск реально существует, поскольку и вы реально существуете.
Когда речь заходит о преобразовании себя, нам предлагают мошенническую сделку. Отважься на перемены – и ощути тревогу при мыслях о риске. Не меняйся – и вроде бы нет опасности, значит, нет и тревоги. Этот сценарий написан специально в поддержку существующей реальности. В ходе преобразований вы получаете сигнал тревоги: «Внимание, внимание, вы подвергаетесь риску!» Беспокойство умоляет вас бежать. Если же вы ничего не делаете, самообман и дух серьезности отгораживают вас от подобных сообщений о существенной угрозе, которая возникнет, если все оставить как есть.
Отнюдь не заключение
Я это сделал! Несмотря на силы, которые удерживали меня от завершения шестой главы, – уютную постель, соблазнительный рецепт фондю в лодочке из хлеба, мучительное сознание совершенного одиночества, ощущение неготовности, нервирующий вопрос «Что дальше?» и борьбу с мыслью, что я ввязываюсь в дело, не имея гарантии, что выиграю больше, чем проиграю, – я закончил. Я достиг противоположного берега.
Я крут!
Не совсем так. Завтра, в районе пяти утра, я проснусь в темноте, намереваясь начать писать следующую главу. И я не знаю, чем все это закончится.
Благословен тот, кто ничего не ждет, потому что никогда не разочаруется.
Четвертая причина: сопротивление изменениям защищает от собственных ожиданий.
Пятая причина: сопротивление изменениям защищает от ожиданий других.
Когда Макс звонит из колледжа, чтобы сообщить, что получил хорошую отметку, я всегда стараюсь сосредоточиться на этом конкретном радостном событии. И все-таки разговор переходит на обсуждение других возможных успехов в будущем. «Хорошо, что ты получил лучшую отметку», – говорю я. И через несколько минут, вопреки голосу рассудка, добавляю: «Если будешь продолжать в том же духе, то выйдешь на отличную итоговую отметку!» Я почти физически ощущаю раздражение сына, несмотря на разделяющие нас три тысячи миль. Но не останавливаюсь. Если прокрутить все в замедленной съемке, видно, как срабатывает сигнализация: «Остановись, смотри и слушай!» Но я спрашиваю: «А что с другими предметами?»
В таких слишком уж часто повторяющихся разговорах сообщение Макса об успехе в определенной области трансформируется в мои более высокие ожидания. Он уделяет минутку, чтобы получить мое признание за конкретную заслугу. Но его сообщение лишь мотивирует меня думать о том, чего еще он может достичь. Точно выверенные, но высокие ожидания – прерогатива родителей (если мои запросы не меняются – значит, я расслабился), так что, делая подобные замечания, я не чувствую, что отклонился от нормы. Что же касается Макса, я, по сути, повышаю ему планку.