Тайна Эмили - Геза Шварц

Чужой колдун, словно тоже услышав эти слова, заставил чёрное пламя вспыхнуть с новой силой, и так безжалостно, что Эмили едва не потеряла сознание. Но она не отпустила слова Бальтазара. И когда обрушилась во тьму, больше не обращала внимания на боль. Всё, что она воспринимала, это был свет, который всё ещё проникал сквозь тени, золотистый, как и сама сила, которую он породил. Эмили почувствовала поток искр, который теперь пробил смертельную черноту. И с криком, разорвавшим воздух в клочья, она пробудила и привела в действие свою магию. Золотой огонь с грохотом обрушился на чёрное пламя, выжег его из вен Эмили и с кожи, потушил в её глазах и, наконец, стёр знак со лба, пока от него не осталось ничего, кроме золы и затухающих искр, – они посыпались с её тела и растворились в ночи.

Эмили вернула себе человеческое обличье, и по её телу растеклась бархатная прохлада. Из последних сил она приземлилась на одной из крыш и упала на колени. Ещё никогда не чувствовала она себя такой опустошённой, как в это мгновение, когда к ней вернулись последние искорки магии, безмолвные, как воины после битвы. Она провела рукой по лбу, на её пальцах остались хлопья золы, и что-то внутри судорожно сжалось, когда она подняла голову. Перед ней в тени стоял Валентин, одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы подтвердить предположение: его глаза были холоднее, чем жемчужинки из льда.

– Ты заманил меня в ловушку, – хрипло вымолвила она. Даже её голос звучал так, словно был обожжён чёрным пламенем. – Твои извинения, твои нежные речи… – всё было ложью. Ты хотел убить меня?

– Ты уже мертва, – невозмутимо возразил он. – Исходя из этого, меня можно упрекнуть во многом, но я не убийца. Так что не беспокойся. Я бы потушил огонь, если бы ты случайно сама не сумела это сделать. В то же время непродолжительное пребывание в темнице было бы сейчас для тебя в самый раз. Дело в том, что ты использовала запрещённое тёмное колдовство. Жаль только, что ты не пролетела по воздуху чуть дольше. Я уже слышу Систериуса и его охотников. И не удивительно! Ты произвела столько шума!

Эмили тоже услышала вдали голос Систериуса. Обычно он не обращал никакого внимания на развлечения в Большой таверне, но Эмили могла бы поспорить, что в этот вечер Валентин каким-то трюком выманил его, и тот находился поблизости. Ей было понятно, что пройдёт совсем немного времени, и он появится здесь вместе со своей свитой, и их обоих заключат под стражу. Но в этот момент её волновало не это.

– Я знаю, что ты идиот, – вырвалось у неё, – надутый позёр, воображающий себя бунтарём, унижающий других, чтобы чувствовать себя лучше. Но это всё – болезнь! И что я тебе такого сделала, что ты меня так ненавидишь?

Валентин рассмеялся, жёстко и холодно. Это звучало странно, словно он уже вечность по-настоящему не смеялся.

– Только не считай себя такой важной. Ты мне абсолютно безразлична. И не воображай, будто я не знаю, что у тебя на уме. Предупреждаю тебя: для многих данный анклав здесь – это единственное, что у них ещё осталось, можно сказать, единственная семья. И я не допущу, чтобы из-за тебя она подверглась опасности. Ты забудешь тот мир снаружи – как мы все!

Эмили открыла рот, но с её губ не слетело ни слова. Говорил ли он правду, знал ли он на самом деле, что она задумала? О её тренировках у Бальтазара он ничего знать не мог, иначе он уже давно выдал бы их Объединению неживых. Но в его глазах была уверенность, которая не позволяла ей рассмеяться ему прямо в лицо. Он знал, что она хочет покинуть кладбище, чтобы вернуть себе жизнь. Он знал это с того мгновения, как она заявила об этом в часовне. И хотел ей помешать. Любым способом.

Валентин смотрел на неё сверху вниз, словно рассматривал насекомое, которое следовало бы раздавить. Затем повернулся и, не говоря ни слова, пошёл к краю крыши.

Позже Эмили не могла бы сказать, почему она вдруг вскочила на ноги и проскользнула вслед за ним, неслышно и полностью невидимая. Возможно, это была боль во всех её мышцах, что гнала её вперёд, молчание, которое она восприняла как следствие его жестокости. Или дикое решение, что картина, когда он видел её стоящей на коленях, не должна была быть последней картиной, которую он видел в эту ночь.

Он как раз достиг угла крыши, когда она догнала его. Эмили пролетела сквозь него. Она ещё никогда не пролетала сквозь других духов. Было ощущение, что по её коже пронеслись ледяные порывы воздуха. Валентин вздрогнул, но она не дала ему времени на ответную реакцию. Прямо перед ним она вернула себе человеческий облик и отвесила ему оглушительную пощёчину. В то же мгновение с её губ слетело заклинание, связывающее противника. Валентин зашатался, скорее от изумления, чем от боли, и Эмили осталось лишь целенаправленно его подтолкнуть, чтобы он упал с крыши.

Она не испытывала ничего, кроме удовлетворения, когда услышала, как его человеческое тело, проломив ветки дуба, с грохотом упало на землю. Она подошла к краю крыши и увидела, как он, шатаясь, поднялся на ноги с таким выражением лица, словно его избила орда очень маленьких гномов. Он со злостью разорвал путы, которые девочка на него наложила, и уставился на неё снизу вверх. Эмили почти не ощутила боли, от которой при разрыве её колдовства вздрогнули пальцы. Вместо этого она смотрела на Валентина, который, так же, как и она, изумлённо поднял вверх брови и растирал щёку. Он стоял там внизу – ледяной кладбищенский ангел, который смеялся над всем, что ещё было живым. Он стоял там без тени своей обычной надменности, и на щеке у него пылал кровавый рубец.

В ночи раздался громовой голос Систериуса, разорвавший напряжение. Валентин бросил на неё ещё один взгляд, затем исчез так быстро, что могло показаться, что его здесь вообще никогда не было. Эмили тоже начала двигаться. Если она и хотела в этот вечер чего-то избежать, то в первую очередь это был допрос у Систериуса и его свиты.

Эмили остановилась, только когда добралась до своего склепа. Она проскользнула сквозь дверь и опустилась на саркофаг, его прохлада приятно охладила кожу. Она всё ещё ощущала жар чёрного пламени, но его закрыла другая картина. Девочка увидела перед собой Валентина – на земле, внизу под собой, – она увидела не его злость из-за поражения, а его испуганное лицо при виде окровавленной щеки, по которой она его ударила. Это было выражение, которое уже само по себе можно было счиать раной, и она услышала звучавшие в ней слова Бальтазара: «У тебя даже идёт кровь, с такой силой ты цепляешься за твоё бывшее существование среди живых!» Очевидно, Валентин распрощался со своей прошлой жизнью в намного меньшей степени, чем сам об этом заявлял.

Эмили провела рукой по глазам. Проклятие, у неё не должно быть сочувствия к этому парню. Ведь чего только ни предпринимал Валентин в борьбе с нею, да ещё такими методами! Он не сдастся, это ясно. Она улыбнулась, когда под её веками затрепетало нежное золотистое сияние. Такое же маленькое, как она сама.

Чёрная тень оборотня скользнула по закрытым воротам кладбища. Он и его тень производили устрашающее впечатление – огромный рост, мускулистые плечи, лохматая шкура и устрашающий гребень, но самое страшное – это красные, как кровь, глаза. Слегка наклонившись, поблёскивая в лунном свете острыми когтями, Манфред обвёл взглядом ближайший к воротам участок, всматриваясь в темноту между могилами. В соревновании под девизом «Образ, везде и всюду внушающий страх» он и его тень без труда заняли бы первое место. Одно не вызывало сомнений: ни один призрак, ни один дух, имеющий хоть малейший проблеск разума, не отважится добровольно к нему подойти.