Ленинградская зима. Советская контрразведка в блокадном Ленинграде - Василий Иванович Ардаматский

прохаживались и стояли человек двадцать, не больше. Старушка в длинном салопе и беличьем капоре продавала фарфоровую миниатюру: женщина в кринолине играет на клавесине, а мужчина в белом парике и в голубом камзоле слушает ее игру, облокотившись на инструмент. Когда кто-нибудь приближался, старушка негромко говорила: «Голляндская миниатюра, нужен хлеб». Узнать, кто эти люди по одежде невозможно. Ну, старушка с миниатюрой более или менее ясна, а кто богатырь в поддевке из тонкого сукна и в бобровой шапке? Свиное сало, нарезанное мелкими ломтиками, было у него разложено меж страниц старинного альбома с пряжкой. Кто щекастая, точно сошедшая с полотна Кустодиева, курносая девка, у которой я купил за пятьсот рублей плитку шоколада? Я отдал ей деньги и спросил, где она его достает. «Много будешь знать, парень, скоро состаришься, а не то еще и умрешь с голодухи, чего доброго», — сказала она. Конечно, кто-то принес сюда довоенные свои запасы. Но не все же такие запасливые! Значит, где-то есть течь. Больше всего меня потрясло, что среди торгующих я увидел и военнослужащих. Правда, только двоих. Один продавал за деньги филичевый табак и водку, другой все вертелся возле старушки с голландской миниатюрой. Я подошел и спросил: не стыдно ли ему? Он сначала испугался, а потом спросил с кривой улыбкой: «А вам?» Что я мог ответить? Пришел к себе в «Асторию», вынул из кармана шоколад, развернул, гляжу на него и глотаю слюну. И вдруг подумал: а если кто сейчас войдет? Ведь придется угостить? Я запер дверь на ключ. Но как только щелкнул замок, я вдруг понял, что со мной происходит, — быстро отпер дверь и даже приоткрыл ее и потом ел шоколад медленно-медленно, но никто не заходил. И это было очень обидно, потому что мне хотелось самому себе доказать, что я лучше, чем выгляжу. Вдруг я вспомнил одну немецкую радиопередачу на русском языке, мы слушали ее на днях в аппаратной радиокомитета. Какой-то явно русский на хорошем, чуть старомодном русском языке советовал ленинградцам прекратить сопротивление и не доводить себя до позора, когда придется, стоя на четвереньках, молить о пощаде. Вот это, чтобы не опуститься на четвереньки — в этом смысл той тихой войны, какую ведут сейчас все ленинградцы. Голод — это страшно, он влияет на психику, он подбирается к сознанию, желая подчинить его себе.

Я пишу, а рот наполнен сладкой слюной, я глотаю ее, она появляется снова и снова. И совсем она уже не сладкая. Будь проклят тот шоколад! Но слизнул все-таки все крошки с фольги — сколько ни держался…

Глава шестнадцатая

В тот день, когда из Ленинграда вернулся Чепцов, Аксель получил шифровку — ему предписывалось на другой день к полудню быть в Риге, иметь при себе полные данные о деятельности своего подразделения и принять участие в межведомственном совещании в «Абвер-штелле-Остланд». Аксель мгновенно разобрался в том, что было между строк этой шифровки. Начальник «Абвер-штелле-Остланд», друг его военной юности, полковник Лебеншютц еще на прошлой неделе предупредил его, что служба безопасности СД пытается прибрать к своим рукам наиболее эффективные дела абвера, и в частности интересуется его группой. При этом они делают ссылку на какую-то речь рейхсминистра Гиммлера, в которой он сказал, что всю работу, связанную с местным населением, должна вести служба безопасности, а не военная разведка — у нее и без того достаточно обязанностей перед армией. Фраза в шифровке «иметь при себе полные данные» означает, что Лебеншютц просит его вооружиться аргументами для противостояния службе безопасности. Получалось, что Чепцов вернулся точно вовремя…

Отдав приказ подготовить машину для поездки в Ригу, Аксель вернулся к Чепцову, который в это время писал отчет о своем походе в Ленинград. Аксель предусмотрительно поместил Чепцова в изолированную комнату своего бункера и на первое время запретил ему общаться с русскими сотрудниками группы. Им было лишь сказано, что Чепцов благополучно вернулся и доставил ценнейший материал.

— Продолжим беседу… — сухо сказал Аксель, вернувшись в комнату к Чепцову. — Я хотел бы уточнить и более основательно мотивировать ваши выводы.

— Я записал так. — Чепцов подвинул к себе отчет и прочитал: — «Пятая колонна» в Ленинграде — дело хотя и реальное, но невероятно трудное…»

Аксель в это время подумал, что вывод Чепцова совпадает с его выводом в меморандуме и что при известных обстоятельствах это может сработать в его пользу.

— Попробуем мыслить логически, — сказал Аксель. — Зачем нам рисковать людьми, преодолевать невероятные трудности, если город уже схвачен за горло армией и речь идет лишь о сроке последнего штурма?

Чепцов прекрасно понимал, как дорого может ему стоить каждое слово.

— Весь вопрос в том… — с расстановкой ответил он, — чтобы наши усилия не оказались слишком мизерными рядом с тем, что совершит армия.

— Постарайтесь быть логичнее, — попросил Аксель. — Армия выполняет приказ фюрера и уничтожает город — для чего были все наши усилия?

— Разве не наша обязанность облегчить армии выполнение этой задачи? — спросил Чепцов.

— Но на самом-то деле получится, что армия поможет нам?

Чепцов смотрит на Акселя и молчит.

— А может быть, лучше не лукавить и, учитывая все невероятные трудности дела, отказаться от него? — спросил Аксель.

— Зачем отказываться? — ответил Чепцов. — Надо только действовать в большем контакте с армией, и тогда мы не выпадем из ее боевого счета победы…

Аксель с интересом посмотрел на Чепцова — он, оказывается, не так прост, как казалось, — адмирал Канарис во время последнего разговора по телефону тоже дал понять, что группе Акселя сейчас будет полезно более тесное сотрудничество с армией, хотя бы формальное. Аксель подумал сейчас, что эта мысль может пригодиться ему и завтра, на совещании в Риге.

— А теперь давайте поговорим просто так — я ведь тоже, как вы знаете, бывал в этом городе, — сказал Аксель и мягко спросил: — Бывало вам там страшновато?

— Было… — не сразу ответил Чепцов и объяснил: — Сказать точнее, было чувство близкой опасности.

— Преувеличенное уважение к их контрразведке?

— Как раз нет, я со своей легендой проходил всюду, как нож в масло.

— А что же тогда?

— Очень трудно объяснить.

— Вы общались с жителями города?

— Ну как же. Сидишь в бомбоубежище, кругом — они. Встречаешься с ними глазами. И вдруг начинает казаться, что все они смотрят на тебя и понимают… А то идешь по улице… все смотрят… смотрят, — негромко сказал Чепцов.

— Да, у них там атмосфера всеобщей подозрительности, они и друг на друга тоже так смотрят, — ответил Аксель.

И это Чепцов, казавшийся ему таким прочным! На