Моя темная Ванесса - Кейт Элизабет Расселл

– Мне приходится справляться с этим в одиночку, – говорит он. – И все, о чем я тебя прошу – это не усугублять ситуацию.

В конце концов я начинаю плакать, прижавшись лбом к кирпичной стене. «Прости. Не знаю, что со мной не так. Прости, ты прав, ты прав». Он тоже плачет. Говорит, что ему страшно, что у него нехорошие предчувствия. Он снова начал преподавать, но половина учеников перевелась с его уроков, его лишили всех подопечных, никто не смотрит ему в глаза. Они ждут предлога, чтобы от него избавиться.

– Ванесса, я нуждаюсь в твоей поддержке, – говорит он. – Я нуждаюсь в тебе.

Я возвращаюсь в бар и сажусь, повесив голову; спустя некоторое время разведенец кладет руку мне на плечо. Я отвожу его к себе домой, позволяю увидеть беспорядок и сделать со мной все, чего он хочет. Мне все равно. Утром, пока я притворяюсь спящей, он курит мою траву. Даже после его ухода я не открываю глаз, лежу не шевелясь и встаю только за десять минут до начала смены.

Статью я вижу только на работе. Она опубликована на первой странице портлендской газеты: «Учитель школы-пансиона отстранен в свете новых обвинений в сексуальных домогательствах». В тексте утверждается, что его обвиняют уже пять девушек. Тейлор Берч плюс еще четыре: две недавние выпускницы и две школьницы, каждая из которых во время заявленных домогательств была несовершеннолетней.

Остаток смены мое тело продолжает работать за меня. С помощью мышечной памяти я звоню в рестораны, подтверждаю брони, даю указания, как добраться до нужного места, желаю каждому постояльцу чудесного вечера. В другом конце лобби служащие катят полные багажа тележки, а за стойкой регистрации Инес высоким, нежным голосом отвечает на звонки: «Спасибо, что позвонили в отель “Старый порт”». Спрятавшись в углу лобби, одеревенелая и пустоголовая, я смотрю в никуда. Проходящий мимо владелец отеля отмечает, что у меня профессиональный вид. Ему нравится моя поза, нравится, что мои глаза не выражают ничего, кроме пустого умиротворения.

В статье сказано, что Стрейн ухаживал за девушками. Ухаживал. Я раз за разом повторяю это слово, пытаясь понять, что оно означает, но думаю только о том, как мне было приятно и тепло, когда он гладил меня по волосам.

– ВАНЕССА, ТЫ ДОЛЖНА ПОДРОБНЕЕ РАСПИСЫВАТЬ РЕШЕНИЕ, – сказала миссис Антонова на очередном еженедельном дополнительном занятии по геометрии, разглаживая мою мятую домашку. – Иначе как я пойму, каким образом ты пришла к ответу?

Я пробормотала что-то в духе того, что какая разница, если ответы верные, и миссис Антонова внимательно взглянула на меня поверх очков. Я должна была знать, почему это важно; она много раз объясняла.

– Как ты оцениваешь свои силы перед контрольной в следующую пятницу? – спросила она.

– Так же, как перед любой другой контрольной.

– Ванесса! Что за настрой? На тебя это не похоже. Выпрямись, веди себя уважительно. – Она наклонилась и постучала карандашом по тетради, которую я до сих пор не открывала. Я со вздохом села прямо, раскрыла тетрадь.

– Повторим еще раз теорему Пифагора? – спросила она.

– Если вы считаете, что мне это необходимо.

Она сняла очки и вставила их в свои волосы, похожие на сахарную вату.

– Цель этих занятий не в том, чтобы я говорила тебе, что делать. Мы проходим то, что тебе нужно, понимаешь? Но мне нужно, чтобы ты… – Она взмахнула рукой в поисках слова. – Тоже шла мне навстречу.

В конце занятия я поскорей собрала вещи. Мне не терпелось добраться до гуманитарного корпуса, чтобы увидеть Стрейна перед тем, как он уйдет на совещание, но миссис Антонова меня остановила:

– Ванесса, я хотела кое о чем тебя спросить.

Я покусывала щеку, пока она собирала свой учебник, блокнот, большую сумку.

– Как у тебя с остальными предметами? – спросила она, снимая со спинки стула свой пашминовый палантин.

Накинув палантин на плечи, она расчесала пальцами бахрому. Можно было подумать, что она специально еле шевелится.

– Все в порядке.

Придерживая для меня дверь, она спросила:

– А как насчет твоей оценки по английскому?

Я покрепче стиснула свой учебник.

– Все в порядке.

В коридоре я притворилась, будто не замечаю, что она за мной наблюдает.

– Я спрашиваю, потому что слышала, что ты много времени проводишь в кабинете мистера Стрейна. Это так?

Я нервно сглотнула, считая каждый наш шаг.

– Наверное.

– Ты состояла в клубе писательского мастерства, но он собирается только осенью, верно? А к литературе у тебя хорошие способности, так что дополнительная помощь тебе не нужна.

Я пожала плечами, изо всех сил изображая равнодушие.

– Мы с ним друзья.

Миссис Антонова пристально посмотрела на меня, между ее нарисованных бровей пролегли глубокие морщины.

– Друзья, – повторила она. – Это он тебе говорит? Что вы с ним друзья?

Мы свернули за угол. Впереди виднелся выход.

– Извините, миссис Антонова. У меня много домашней работы, – сказала я, обогнала ее, открыла дверь и, перепрыгивая через ступени, сбежала по лестнице. Оглянувшись через плечо, я поблагодарила ее за помощь.

Стрейну я о расспросах миссис Антоновой не стала рассказывать. Он мог бы решить, что нам следует быть осторожнее, а мы уже договорились, что я поеду к нему в ближайшую субботу – день открытых дверей, когда по кампусу должны были бродить стайки ошалелых восьмиклассников с родителями. По словам Стрейна, это был хороший момент для побега, потому что особые мероприятия неизбежно приводят к неразберихе и становится легче выйти за установленные рамки.

В десять вечера я сделала то же, что и в прошлый раз: отметилась у мисс Томпсон перед отбоем и сбежала по черной лестнице со сломанной сигнализацией. Пробегая по кампусу, я услышала шум из столовой – фургоны доставки, скрежет закрывающихся металлических дверей, мужские голоса в темноте. На учительской стоянке за гуманитарным корпусом снова с выключенными фарами ждал универсал Стрейна. Сидя в маленьком замкнутом пространстве, он казался особенно уязвимым. Когда я постучала по стеклу, он подпрыгнул и прижал ладонь к груди, и какое-то время я просто стояла столбом, глядя на него в окно, и думала: «У него мог случиться сердечный приступ. Он мог умереть».

У него дома я сидела за кухонной стойкой, постукивая пятками по ножкам стула, пока он делал омлет и тосты. Я была уверена, что яйца – единственное, что он умеет готовить.

– Как думаешь, о наших отношениях кто-то подозревает? – спросила я.

Стрейн удивленно посмотрел на меня:

– Почему ты спрашиваешь?

Я пожала плечами:

– Не знаю.

Звякнул тостер, из него выпрыгнули ломтики хлеба. Они были слишком темными, почти подгоревшими, но я ничего не сказала. Стрейн положил омлет на тосты и поставил передо мной тарелку.