Владимир Набоков. Русские романы - Нора Букс

Согласно церковным книгам 14 апреля – день именин Мартына[173]. Даль называет 14 апреля днем Мартына-лисогона. В тексте, однако, назван день именин героя, и примечательна его точность: вот письмо от 9 ноября – дня его именин. «В этот день, – писал Мартын, – гусь ступает на лед, а лиса меняет нору». Выбор даты символичен. 9 ноября – день именин Александра[174]. Отсылка к Пушкину закреплена в характеристике числа, которая представляет собой переведенную в прозу цитату из «Онегина»:

Таким образом, дата рождения героя приходится на день его именин, а именины Мартына – на день именин Александра.

Прием утаивания и называния дат соотносится в романе с категориями общественной и личной. Дата именин, связанная с наречением, «называнием» человека и тем самым приобщением к миру общественному, оглашена. Даты рождения и смерти, принадлежащие пути личному, – скрыты.

Не названа и дата перехода Мартыном границы. Перед уходом в Зоорландию Мартын приезжает к матери, в сентябре 1924 года. Это приходится, видимо, на конец месяца. Свидетельство тому итоговая фраза, относящаяся к погоде: «Сентябрь был жаркий, погожий». Мартын проводит в доме дяди менее двух недель, в течение которых знакомится с Грузиновым.

В первую декаду октября, во вторник, который выпадает в 1924 году на 7 октября, Мартын едет в Берлин. Он прибывает туда в среду, т. е. 8 октября. Указание на начало октября делается в тексте посредством цитаты из Пушкина: «…прекрасны были теплые рыжие оттенки листвы, – “унылая пора, очей очарованье”…» Это строка из стихотворения «Осень», которое начинается со слов: «Октябрь уж наступил…»

Итак, 8 октября Мартын встречается с Дарвином и говорит: «Я дам тебе четыре открытки, будешь посылать их моей матери по одной в неделю, – скажем, каждый четверг». «В среду он (Дарвин. – Н.Б.) получил толстый пакет из Риги и нашел в нем четыре берлинских открытки…» Это была среда – 15 октября. «В четверг утром… он опустил первую» – 16 октября. «Прошла неделя, он опустил вторую» – 23 октября. «Затем он не выдержал и поехал в Ригу, где посетил своего консула, адресный стол, полицию, но не узнал ничего. Мартын словно растворился в воздухе».

Надо полагать, что Мартын перешел границу между 16 и 23 октября. Таким числом может быть 19 октября, лицейский праздник, многократно воспетый Пушкиным, день сходки друзей. На вопрос Грузинова: «Зачем?» – Мартын отвечает: «Повидать родных в Острове или Пскове». Близ Пскова в Михайловском отбывал свою северную ссылку Пушкин.

30 октября Дарвин опустил третью открытку, в пятницу 31 октября отправляется к Зиланову. «Прошло еще несколько дней…», и Дарвин едет в Швейцарию известить мать Мартына.

Описание природы в Швейцарии читается как законспирированная пушкинская строка: «Ноябрь вдруг отсырел после первых морозов». Сравним у Пушкина: «И вот трещат уже морозы…» Это начало той самой строфы «Евгения Онегина», из которой заимствован образ «гуся, ступающего на лед», поэтически маркирующий день именин героя – 9 ноября. Прозаическое воспроизведение пушкинских строк, связанных с определенной датой, служит своеобразным указателем на нее. Символично, что день перехода Мартыном границы (19 октября) и день извещения матери о его исчезновении, он же день его именин (9 ноября), приходятся в 1924 году на воскресенье (см. финал настоящей главы).

Образ Мартына содержит еще одну важную для понимания романа аллюзию на «Евгения Онегина». Онегин – фамилия речная. С рекой, путешествием по воде, связана главная тема Мартына – тема странствия. Перекличка реализуется в имени героя: согласно В. Далю, Мартын – общее название водных птиц (Larus Sterna), в число которых входят и чайка, и рыболов. Этот скрытый в имени образ – пародийное отражение пушкинского гуся, который оказывается эмблемой дня именин Мартына. И гусь и мартын – птицы водные, не певчие, как и сам герой романа, лишенный литературного дара.

2. Мифологизм

Содержание романа «Подвиг», как указывалось выше, изложено на двух уровнях: реальном и фантастическом. Восприятие действительности как мира волшебного обусловлено точкой зрения самого героя. «Подлинной жизнью» Мартына была та, «которой он жил в мечтах». Его сознание непрерывно переплавляет реальность в вымысел, а сфабрикованные фантазией образы утверждает как реальные. Фантастический смысл обретают картины прошлого. Например, Крымское побережье преображается в «Крымское лукоморье» – условие сказочности локуса реализуется за счет отсылки к пушкинской поэме-сказке, к прологу из Песни первой «Руслана и Людмилы». Это произведение, фантастическое по своей природе, становится одним из постоянных текстов, на который делаются аллюзии. Отмечу и календарную соотнесенность поэмы и романа: написанная в 1824 году, она воспроизводит сказочную Русь, в которую через сто лет (в 1924-м) уходит герой «Подвига». К числу текстов-адресатов отсылок произведения относится и «Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди» А. Пушкина. Некоторые образы романа прочитываются как очевидные аллюзии на сказку. Например, в сцене, когда Соня и Мартын воображают фантастическую страну: «Что-нибудь такое – северное, – говорит Соня. – Смотри, белка». Белка, играя в прятки, толчками поднялась по стволу и куда-то исчезла. А вот у Пушкина:

Появление белки в фантазиях героев о Зоорландии тем более уместно, что этот зверек в индоевропейском мифе о мировом дереве выступает в совершенно уникальной роли существа, которому доступно движение по вертикали, состоящее в пересечении разных онтологических сфер.

Обработке фантазией в «Подвиге» подчинены картины настоящего («…Сидя на камне и слушая журчание воды (традиционная поза сказочного героя. – Н.Б.), Мартын насладился сполна чувством путевой беспечности, – он, потерянный странник, был один в чудном мире…») и будущего («Мартын с замиранием, с восторгом себе представлял, как – совершенно один в чужом городе, в Лондоне, скажем – будет бродить ночью по неизвестным улицам. Он видел черные кэбы… полицейского в черном блестящем плаще, огни на Темзе…»).

Именно воображение Мартына становится его методом познания. Вместе с Соней «они изучали зоорландский быт и законы…» Представление о картине мира героя сочетает элементы реальные и ирреальные, что придает художественному пространству «Подвига» свойства пространства мифологического.

Сочинение Набокова прочитывается как роман-миф. Текст моделируется по образцам «Одиссеи» и «Энеиды» – двух канонических произведений о странствующем герое. Поэма Вергилия, как известно, была сознательно ориентирована на греческий образец. Римский поэт подчеркивал связь своего произведения с Гомером, почти все эпизоды его поэмы имеют прототипы у Гомера. Как пишет М. Л. Гаспаров, «Эней путешествует не по неведомым сказочным морям, а по местам, где уже побывали троянские и греческие колонисты»[175].