Всего 50 - Лилия Макеева

Фотографировать рыбу не стали: чего-то в ней недоставало, чтобы войти в историю. Головы, наверное.

– Давай сядем здесь, – предложил Абдуль.

– Нет, пойдём дальше. Обезглавленная рыба меня не вдохновляет.

Набережная сделала поворот налево, огибая лагуну с яхтами. Их было много, как грибов после дождя.

Меня всегда удивляло, почему яхты часто стоят в бездействии? Для чего же тогда они куплены, если не выходят в море? Ведь яхте положено плыть, как скрипке – играть, песне – звучать, а машине – ездить. У яхты – странствующая душа. Ей хочется на свободу.

Море моё родное – хорошо, что оно есть, вот оно, в двадцати метрах. Лишь яхты не давали мне покоя.

Серёжа хотел яхту. И дом у моря хотел. Однажды я написала ему:

«О таком и не мечтала… Кроме натиска, накала, чётких рамок, жёстких схем, тут талант и неизбежность, чуткость и скупая нежность… Мой мужчина. Насовсем».

Он, не любящий комплименты, ярлыки и прямые намеки, ответил на это так: «А о чем ты мечтала? Скажи, милая?»

Я искренне поведала: «Просыпаться в объятиях любимого мужчины».

Он ответил: «Будет. А ещё?» – добивался Серёжа.

– «Ну, чтобы жить в доме у моря…»

И на это он ответил: «Утверждаю».

Он говорил мне потом о своём желании ступать босыми ступнями по деревянному полу, не покрытому лаком… И яхту он хотел, по-мальчишески, если не по-детски задав мне вопрос: «Представляешь, как я буду смотреться на яхте?»

– Вот здесь, мне кажется, неплохо кормят, – опять сказал Абдуль.

– Да, название забавное – «Эль ребалехо».

Метрдотель объяснил, что так называется освежающий андалузский напиток, содержащий слабенькое вино, типа хереса, шипучку «Севен ап» и немного мяты.

Мы сели столик, приглянувшийся мне – по праву, как говорится, ещё не остывшей именинницы.

Абдуль усадил меня лицом к морю, а сам сел спиной.

– Садись рядом, – предложила я, – будем сидеть, как в театре. Как сидят в парижских кафе.

Абдуль повиновался. Он был готов на всё. Казалось, попроси я сейчас вместо осьминога зажаренного Абдуля, он бы пошёл в кухню и молча лег на решётку гриля.

Абдуль заказал большое блюдо разных сортов рыбы.

Официант принёс его – без церемоний, равнодушно. Не скрывая своей усталости, шаркнул блюдом о стол и ушёл в сторону кухни с таким видом, словно клиенты встали ему поперёк горла.

Нам всем не хватает любви друг к другу… Обычной, человеческой. Основанной хотя бы на понимании того, что каждый из нас смертен и наделён своим «крестом». А жизнь – хрупка. Вот сидит Абдуль, смотрит восторженно, неплотоядно. Его трудно заподозрить в попытке урвать в командировке порцию удовольствия. Он похож на чёрного, нахохлившегося галчонка, который долетел из южных стран до Барселоны, по какой-то причине замерз, устал и хочет, чтобы его обогрели и приласкали. Абдуль не развратен, не примитивен. Труд врача облагораживает его дополнительно. Почему я допускаю, что он хочет затащить меня в койку? Он просто переживает, что мне негде ночевать. И наверняка видит, что у меня что-то случилось. Абдуль привык помогать человеку. Это отчасти его профессиональный порыв. Надо верить в лучшее в людях. За весь день он ни разу ничем не обидел, не задел, не доставил отрицательных эмоций. Таскает за собой пакет с черешней и не ропщет. И не кривляется. Что тоже гораздо лучше попыток прикинуться падишахом. Некоторые мужчины гораздо чаще, чем женщины пыжатся и лезут вон из кожи, дабы предстать солиднее в глазах окружающих.

***

Абдуль, словно иллюстрируя цепочку моих размышлений, аккуратно вынимал косточки из рыбы, тщательно отделяя вилкой волокна и подкладывая своей визави самые съедобные на вид кусочки.

Рыба была бездушно пересушенной, как и подавший её официант, да и аппетит третий день, как покинул мои пределы, поэтому трапеза у моря как-то не задалась.

Хотелось лечь и вытянуть уставшие от ходьбы ноги и просто думать и думать о Серёже, чтобы, не дай Бог, между нами не прервалась та невидимая связь, которую я чувствовала. Мне казалось, я держу в руках и соединяю два провода, два контакта, пропуская сквозь сердце и душу ток, исходящий от обоих. И я ни на секунду не хотела отвлекаться от присутствия внутри себя образа дорогого мне мужчины, что находился далеко не только в силу километража, но и в силу объективной и беспощадной принадлежности к своему, закрытому для меня миру.

Но оказаться сейчас одной в номере, как это было накануне, мне было дико. И, уже знающая цену выбора между двух зол, я безотчетно выбрала меньшеЕ.

– Абдуль, знаешь, я решила принять твое предложение.

– Какое? – удивился мужчина, сделавший в мой адрес, как минимум, два предложения.

– Переночевать у тебя в номере.

– Да? Ну и молодец! Я рад. А то через полчаса мне уже надо переодеться и идти на сбор делегации, а оставлять тебя одну не хочется…

– Ты только, пожалуйста, не пойми меня превратно!

– Не волнуйся. Я похож на дурака?

– Нет.

– Ну и все.

– Спасибо, Абдуль! А как я войду в отель? Меня же видели и знают, что я только на одну ночь останавливалась…

– Ты возьмешь мою пластиковую карту и войдешь по ней сбоку, со стороны сигарного бара. А я войду через главный вход.

– Поняла.

– Войдешь на пять минут позже, ок?

– Ой, не знаю… Идиотское положение…

– Ерунда какая! Ты взрослая женщина.

– Вот именно!

– Разве тебе кто-то указ, кроме самой себя? Войдешь, как ни в чем не бывало.

– Ладно, постараюсь…

***

Никогда не знаешь, что с тобой будет завтра. Оплатив одну ночь в фешенебельном «Мажестике», я и предположить не могла, что на следующий день подъеду к этому же отелю на такси, да ещё с арабом, словно дамочка лёгкого поведения.

Меня коробило, когда я выходила из такси, а уж когда нужно было вставить в считывающее устройство карту, руки мои дрожали, как у незадачливой, неопытной преступницы. Я, конечно, себя успокаивала, вслух произнося: «Да ничего такого особенного… Не под мостом же ночевать! Табличку, что ли, на грудь повесить – я не такая, я жду трамвая?»

Но мне всё равно казалось, что попадающиеся на входе служащие отеля узнают меня и осуждают. Идя, съёжившись, к лифту, ждала, что меня окликнут и попросят предъявить документы.

Откуда эта затравленность? Стыдливость не по возрасту? В конце концов, Абдуль мог быть моим давним другом, мог позвать к себе в гости – посидеть и вспомнить былое. Нет, эта «легенда» не годится. Совсем упустила из виду, что Абдуль младше меня на целых четырнадцать лет. Он под стол