Желать невозможного - Екатерина Островская

– Я готов, – произнес он.

И почувствовал, как притихли все. Значит, поняли, кто есть кто в этом затрапезном помещении, пропахшем хлоркой и чужими слезами.

– Илья Евсеевич, – начал адвокат Иванова, – я внимательнейшим образом ознакомился с вашим исковым заявлением. В нем все написано правильно и красиво, с пафосом даже. О вашей любви к ребенку…

– Вопрос, пожалуйста, – перебил адвоката Флярковский.

– Сейчас задам вопрос. Сначала закончу мысль. Там написано, что у вас больше возможностей уделить ребенку внимание и заботу, дать мальчику самое лучшее образование.

– Вопрос! – потребовал уже Илья Евсеевич.

Геннадий Павлович залез в свой портфель и достал из него конверт, из конверта вынул пачку фотографий и положил их на стол судьи.

– Илья Евсеевич, если вас не затруднит, – попросил адвокат, – подойдите сюда!

Флярковский шагнул к столу, а адвокат тем временем аккуратно раскладывал снимки.

– Перед вами фотографии детей. Покажите, на какой из них, может, на нескольких, изображен ваш племянник.

Илья Евсеевич посмотрел. Везде были разные дети, разных возрастов, по-разному одетые, с разными прическами. Несомненно, в просьбе адвоката был какой-то подвох. Флярковский брал в руки то одну фотографию, то другую. Пытался угадать, вспомнить что-то, потом подумал: раз брат был брюнетом, значит, и его сын должен быть таким же. Ничего похожего он не видел перед собой. Фотографий было двадцать или более. И вдруг Илья Евсеевич понял, на чем его ловят. Причем делают это примитивно и глупо.

Флярковский осторожно положил снимки на стол.

– Здесь нет фотографии с изображением моего племянника, – произнес он, улыбаясь.

Адвокат Иванова кивнул, словно соглашаясь, а потом тихо произнес:

– Может быть, и нет. Однако на этих снимках один и тот же мальчик – тот, на которого вы сейчас заявляете права.

– Но я…

– Когда вы видели своего племянника в последний раз? А бабушка Дина Александровна – когда она встречалась с любимым внуком?

– Мы никогда его не видели, – признался Флярковский. – Елена, то есть бывшая невестка, не хотела этого.

– Бросьте лукавить, Илья Евсеевич. Какие бы отношения ни были между мужем и женой, любящая бабушка всегда бы нашла способ увидеть внука. А вам кто мешал – вам, проживающему в Петербурге постоянно?

Адвокат Иванова, держа в руке свой раскрытый портфель, подошел к Флярковскому вплотную и смотрел ему в лицо не мигая.

– Сейчас вы хотите оформить опекунство на себя, обосновывая это любовью к единственному племяннику. Кроме любви, у вас есть иные мотивы для усыновления?

– А разве одной любви мало?

– Я прошу отвечать мне по существу.

– Цель у меня одна – воссоединение семьи.

– Каков размер вашего личного состояния?

– Вам что, предоставить декларацию?

– Отвечайте по существу.

– Это конфиденциальная информация.

– Сколько на ваших счетах? Десять, двадцать миллионов долларов?

– Гораздо меньше.

– Один-два?

– В этих пределах, – равнодушно соврал Илья.

– А состояние мальчика?

– Я не понимаю.

Адвокат Иванова опять полез в свой портфель и достал из нее пластиковую папочку.

– Позвольте всех присутствующих ознакомить с одним документом, содержание которого хорошо известно уважаемому Илье Евсеевичу. Это текст завещания его старшего брата. Я не поленился и съездил в Москву в нотариальную контору, которая обслуживала покойного Бориса Евсеевича Флярковского.

– Я протестую, – закричал адвокат Акрошкин, – это конфиденциальная информация!

– Однако она напрямую касается несовершеннолетнего Олега Борисовича Игнатьева.

Судья взглянул на Илью Евсеевича и устало произнес:

– Протест отклоняется.

Тогда Геннадий Павлович продолжил:

– В исковом заявлении вы сообщили, что имеете больше возможностей для обеспечения нормальной жизни ребенка. А гражданин Иванов – нищий и является к тому же аморальным типом. Но, как было установлено в процессе судебного заседания, Олег Богумилович – уважаемый обществом человек, прекрасный специалист. Что же касается его доходов, то они наверняка меньше ваших. Но для воспитания ребенка их вполне хватит. Сейчас у него хорошая зарплата, а скоро будет новая должность, и зарплата увеличится значительно. У него есть доставшийся от Игнатьевой дом и ее квартира, отнюдь не тесная. Есть и собственная квартира, которая может приносить определенный доход, если сдавать ее в аренду. Но речь не об этом. Илья Евсеевич, вам знаком текст завещания вашего брата?

Флярковский молчал.

– Так знаком или нет?

– В общих чертах.

– Странно, ведь именно вы и ваша матушка Дина Александровна были на вскрытии завещания и даже получили его копии.

Геннадий Павлович оглядел всех присутствующих и произнес:

– Я не буду зачитывать текст завещания: это действительно конфиденциальная информация.

Он замолчал, а потом посмотрел на Олега. После чего произнес заключительные слова:

– Истцы утверждают, что хотят переоформить на себя опекунство над ребенком ради его собственного блага, исходя из любви к нему и мотивируя тем, что они достаточно богаты, чтобы обеспечить ему достойную жизнь, возможность получения приличного образования. Но сами они прекрасно знают, что мальчик богаче их всех в тысячи раз, следовательно, желание истцов вызвано одной лишь целью – получить в управление его деньги: иначе зачем надо было скрывать текст завещания Бориса Флярковского, который перед самым своим концом понял, кто ему дороже всех на свете… Истцы сокрыли от единственного наследника завещание, рассчитывая бесконечно долго пользоваться уже не принадлежащим им имуществом, присвоив его. А это уже является уголовным преступлением.

Но всего этого Илья Евсеевич уже не слышал, он вышел из зала. Вышел стремительно и, выходя, пнул ногой дверь.

Судья вынес решение в пользу Олега. Геннадий Павлович поздравил его, а Иванов стоял оглушенный, понимая, что произошло, но не верил. Перед тем как уйти, адвокат Акрошкин подошел к ним и, не глядя на Олега, обратился к Геннадию Павловичу:

– Доволен, да? Думаешь, всех обдурил? Но ты же понимаешь, что на этом дело не закончилось. Мы подадим апелляцию, будет новое решение, и тогда ты поймешь, кто на этом свете хозяин.

Олег, услышав это, понял: ничего не кончилось. И все же это первая победа.

Они с Геннадием Павловичем остались в зале вдвоем, если не считать судьи, который, открыв окно, курил, смешивая дым с дыханием приближающейся осени. Олег подошел к нему: