Клио и Огюст. Очерки исторической социологии - Вадим Викторович Долгов

слово «мещане» в переносном смысле обрело значение необразованного, бедного, мелочного, примитивного филистёра. Его социальными предшественниками были «посадские люди» древнерусских городов. Петр I, видевший, что в культурной и экономической жизни Запада горожане играют ведущую роль, стремился сподвигнуть к исполнению той же роли и русских горожан. Он по примеру западных стран устроил в городах самоуправление («магистраты»), дал высшему («регулярному») слою городского населения некоторые льготы. Но меры эти, в отличие от остальных петровских начинаний, не имели весомого результата. Дело Петра продолжила Екатерина II, издавшая в 1785 г. «Жалованную грамоту городам». Согласно этому документу, городское население делилось уже не на два (как это было при Петре), а на шесть категорий.

1. «Настоящие городские обыватели» – владельцы городской недвижимости. По сути, высший класс городского общества, куда входили и жившие в городе дворяне.

2. Купцы, состоявшие в купеческих гильдиях;

3. Цеховые ремесленники.

4. Иностранные и иногородние гости.

5. Именитые граждане – своеобразная категория, в которую входили ученые, художники, артисты, аптекари, т. е. образованные люди, обладавшие дипломами и аттестатами, а также представители финансового капитала.

6. «Посадские люди» – городские низы, которые в петровское время именовались «нерегулярным населением».

В предреволюционное время городское население потеряло особые сословные права. Это, впрочем, не означало ухудшения их фактического положения.

Крестьяне долгое время оставались самой многочисленной социальной группой в России. Это были люди, несшие основную трудовую нагрузку в обществе. Надо сказать, что условия крестьянского труда были весьма тяжелыми. Замечательный московский историк Леонид Васильевич Милов в своем фундаментальном исследовании показал[85], что территория России практически целиком находится в зоне рискованного земледелия. Во-первых, Россия все-таки северная страна. Москва расположена на широте Эдинбурга, а Париж – на широте Волгограда. Но это даже не главное. Главное – второе. Дело в том, что Европу обогревает Гольфстрим, это обеспечивает европейским территориям мягкий и теплый морской климат, а Центральная Россия имеет климат уже континентальный.

В чем разница? Разница в том, что в Европе месяцев, когда температура стабильно держится выше нуля, – десять. Тогда как в России их всего пять. Это хорошо можно проследить, сравнивая прогноз погоды в России и в Европе. В летние месяцы она практически не отличается. И в Париже, и в Москве тепло: 20–30 градусов по Цельсию. Осенью температура снижается. И вот тут уже можно заметить разницу. Во Франции, например, становится лишь немного прохладнее, тогда как в Москве температура резко падает. После нескольких вспышек относительного тепла, называемых в России «бабьим летом», наступают нешутейные холода, люди влезают в теплые куртки и шапки. Тогда как во Франции они всего лишь меняют шорты на джинсы и футболки на пиджаки. Когда в России наступает зима, и народ ходит в валенках, шубах и меховых малахаях, в Европе надевают куртки и элегантно повязывают легкие шарфы. За зиму люди в России забывают, как выглядит земля. Снег меняет даже ландшафт русских городов, тогда как во Франции белая пороша лишь слегка присыпает газоны. В марте на европейских полях уже вовсю зеленеет трава и расцветают подснежники. В России же еще практически ничего не напоминает о том, что календарная зима закончилась.

Почему вся эта история так важна для сельского хозяйства? Есть две главные причины. Во-первых, критической для растениеводства является температура в ноль градусов. Если вода замерзает – растение неизбежно гибнет. Вернувшийся буквально на день морозец в конце мая может свести на нет все старания крестьянина за год. Во-вторых, долгий мороз – причина большого периода стойлового содержания скота. И дело, конечно, не в том, что коровкам хочется гулять. Важно, что на весь этот период необходимо заготовить сено. Поэтому сенокос считается одной из самых трудоемких операций в годовом цикле работ русской деревни. По необходимости приходится ограничивать поголовье скота. Это приводит к ограничению потребления молока и мяса. Кроме того, большим дефицитом становится даже такая простая, казалось бы, штука, как навоз. Поля плохо удобряются, что в свою очередь тоже весьма пагубно сказывается на урожайности.

И вот в этих весьма суровых условиях столетие за столетием русские крестьяне кормили страну. Постоянная борьба с природой сформировала у русского крестьянина специфическую социальную психологию. В ней сочетаются упорство, трудолюбие и некоторый фатализм, о котором хорошо написал Василий Осипович Ключевский: «…своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось. В одном уверен великоросс – что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии»[86].

Это характерная для русских социально-психологическая черта: умение мобилизовать силы в критический момент, но отсутствие склонности к регулярному поступательному движению «маленькими шажками». Сходную по духу особенность русской ментальности отмечал философ Николай Александрович Бердяев: русский человек – человек крайности. В своем моральном облике он либо поднимается до вершин святости, либо опускается до злодейств. Обыкновенная, ежедневная бюргерская честность не представляет для него ценности[87].

Советское общество на уровне идеологической доктрины рассматривалось как классовое. Однако классы, сохранившиеся в советском обществе, рассматривались как неантагонистические. Это были классы рабочих и крестьян. Кроме них, в качестве «прослойки» выделялась «трудовая интеллигенция». В будущем классы должны были вовсе исчезнуть, поскольку коммунистическое общество предполагалось как бесклассовое. У взрослых людей, понимавших, что в идеологических построениях содержится весомая доля условности, эта схема вопросов не вызывала. Но автор этих строк пытал учителя истории, как могут исчезнуть классы рабочих и крестьян? Неужели люди перестанут заниматься техническим и сельскохозяйственным трудом? На это в системе школьного обществознания был ответ, что люди в будущем не будут специализироваться в каком-то одном виде труда, а будут менять его в течение жизни. Таким образом их жизнь должна была стать более разнообразной и полной. Между прочим, этот же тезис