Евнухи в Византии - Шон Тафер

честным и прилежным. В перечне добродетелей Елевферия фигурируют благочестие, мягкость, доброта, миролюбие, щедрость, кротость, негневливость, справедливость, безупречность, честность, братолюбие, набожность, беззлобие, неалчность и великодушие. Бульоль и Кошлен утверждают, что эти положительные характеристики евнухов у агиографов – сознательное переворачивание доминирующих негативных стереотипов евнухов того времени.

Важное указание на то, что положительный взгляд на евнухов мог существовать в поздней Римской (и Византийской) империи, дал также Сидирис[837]. Он разбирает случаи, уже упомянутые в этой главе, например Евферия и Амантия, и называет другие – например, спальничих Мисаила и Феодора, которые фигурируют в «Житиях восточных святых» Иоанна Эфесского. Эти два спальничих известны своим благочестием и милосердием[838]. Сидирис отмечает также особо интересные примеры Каллиника и Нарсеса[839]. Каллиник был главным спальничим Юстиниана I, и Леонтий Схоластик прославил его в эпиграмме, которая первоначально сопровождала изображение этого евнуха[840]. В эпиграмме говорится как о духовной, так и о физической красоте Каллиника. Она изображает евнуха, сеющего сладость (μειλιχίην) в уши императора, когда тот ложится спать. Что касается Нарсеса, то он был спафарием Юстина II и фигурирует в панегириках Кориппа, посвященных восшествию на престол этого императора[841]. В них отмечается его добрый характер и подчеркивается его блистательная внешность (как и его красота и рост). Корипп упоминает и слуг-евнухов вообще и подчеркивает их преданность императору[842]. Примечательно, что на скипетре, который был создан для Амантия, praepositus sacri cubiculi Анастасия, были начертаны стихи, восхвалявшие преданность евнуха этому императору[843].

Взятые вместе, работы Бульоля, Кошлена и Сидириса указывают на то, что в позднеантичный период существовал обширный пласт положительных взглядов на евнухов. Он встречается не только в агиографии, но и в других литературных жанрах, более классических по своему характеру. Впрочем, тезис Бульоля и Кошлена, что именно агиографы восстанавливали репутацию евнухов, можно поставить под сомнение[844]. Скорее, можно утверждать, что агиографы просто опирались на существующие позитивные стереотипы, которые сосуществовали с негативными. Образ евнуха уже в античности был двояким, как это показал Бриан в своем разборе греческих источников о персидских евнухах[845]. Это сосуществование взглядов очевидно, например, в письме Василия Великого к Симплиции: хотя в своей тираде против евнухов он осуждает их страсть к женщинам, но ссылается и на тот факт, что кастрация делает их умеренными. Агиографы могли даже использовать оба типа евнуха в одном и том же тексте, как это показывают Бульоль и Кошлен[846]. В «Мученичестве Индиса и Домны» представлены и святой евнух Индис и клирик Агапий, и злой главный придворный евнух, который заключил в тюрьму Индиса и Домну. Хотя это вымышленные персонажи, они всё равно представляют собой различные взгляды на евнухов.

Интересно, что Бульоль и Кошлен указывают еще на одну возможную позицию по отношению к евнухам – нейтральную[847]. Авторы могли упоминать евнухов, не вынося о них однозначного суждения. Это говорит о том, что любая характеристика, которая им давалась – отрицательная или положительная, – озвучивалась по определенной причине или с определенной целью. Поразительный контраст, например, представляют собой истории Аммиана Марцеллина и Прокопия Кесарийского. Аммиан печально известен своим враждебным отношением к евнухам, тогда как Прокопия, как кажется, совершенно не беспокоит присутствие евнухов при дворе и их возможная роль в имперской администрации: он может упоминать таких евнухов, не давая им никаких подробных характеристик. Джонс отмечает, в частности, его справедливое отношение к Нарсесу и предполагает, что предубеждение против евнухов ослабло после IV века[848]. Безусловно, весьма положительный взгляд Прокопия на Нарсеса разделяет и Агафий Миринейский. Последний хвалит этого евнуха за то, что он деятелен и мудр (δραστήριος καὶ δεινός), за его мужество и великие свершения (ἀνδρεῖον καὶ μεγαλουργόν), и утверждает, что он обладал душевным благородством[849]. Прокопий хвалил Нарсеса также за его деятельный характер (δραστήριος)[850]. Примечательно, что Прокопий мог восхвалять и евнуха Соломона, утверждая, что его управление Африкой было мудрым и очень умеренным[851]. Однако не следует упускать из виду, что враждебность по отношению к евнухам можно обнаружить и после IV века, как и тот факт, что Аммиан не нападает на евнухов каждый раз, когда они появляются в его повествовании. Например, спальничему, который забрал шлем Валента в битве при Адрианополе и которого больше никогда не видели после поражения римлян, и спальничему, присутствовавшему у смертного одра Валентиниана I, он не выносит никакого приговора[852]. Этот факт подчеркивает, что у Аммиана была особая цель, которой служили его замечания против евнухов, – очернение режима Констанция II.

Создается, таким образом, впечатление, что, когда дело доходило до евнухов, авторы могли выбирать тот образ, который желали, в соответствии со своими целями. Они могли выбирать между позитивными и негативными образами евнуха, которые сосуществовали в обществе и даже в одном тексте одновременно. Оба эти образа были стереотипны, оба они составляли «общие места». Это имеет определенные последствия для теории Рингроуз. Существование положительного отношения к евнухам в Византии вряд ли было беспрецедентным. Рассматривать отрицательные взгляды на евнухов в Византии как пережиток устаревших топосов, а положительные как подлинные чувства – позиция сомнительная. И то, и другое было одинаково стереотипно. Как упоминалось выше, Рингроуз придает большое значение тому факту, что в Византии XII века можно найти позитивную этимологию слова «евнух»[853], однако она не была изобретением византийцев, так как существовала уже в поздней Римской империи: о ней упоминает в IV веке Епифаний Кипрский[854]. Этот факт убедительно демонстрирует, что положительное восприятие евнухов не было чем-то новым и что позитивный взгляд на евнухов сам по себе был топосом. Здесь следует внимательнее изучить византийские взгляды на евнухов, прежде чем продолжать рассмотрение тезиса Рингроуз.

Отрицательные взгляды на евнухов в Византии

Как признает Рингроуз, в Византии существовали как положительные, так и отрицательные взгляды на евнухов. Хотя она считает враждебные образы евнухов архаичной риторикой, нет никаких сомнений в том, что их авторы разделяли предвзятость позднеантичных представлений, в некоторых случаях даже превосходя их, но могли и концентрироваться на гендерных аспектах. В IX веке патриарх Фотий в одном из писем хулит евнуха Иоанна Ангурия, патрикия и сакеллария, заявляя, что его род был известен и ненавидим за испорченность, а сам евнух – даже более того[855]; он также описывает Иоанна как «андрогина». Загадка пола евнухов комментируется и в письме дипломата Льва Хиросфакта, датируемом началом Х века, где осуждается евнух, который участвовал в посольстве