Рождение Зимы - Брайан Ракли

Гирен сказал:

— Я не искал драки, но раз уж так случилось, мы не можем отворачиваться от нее. Позволь мне идти. Может, Кросан не нуждается в помощи. Может, все, что я смогу сделать, это сказать ему, что мы разделяем его скорбь по поводу смерти Кеннета. Но если ему нужна наша помощь, наши копья, то стыдно ждать разрешения Гривена ок Хейга.

— Кроме личного казначея Гривена, ты не найдешь никого, кто бы не согласился с тобой. И ничего не меняет то, что он — Верховный Тан. Но мы должны действовать осмотрительно. Я осторожно покручусь около Гривена и его Казначея; ты веди своих людей в Колглас и тоже действуй там осторожно. Я хочу, чтобы оба моих сына вернулись живыми, чтобы отпраздновать следующее Рождение Зимы всей семьей.

Оризиан с трудом выкарабкался из бессознательного состояния, словно выбрался из вязкого сна. Его несли по лесу на чем-то вроде носилок. Он не чувствовал своего тела, хотя думать, правда, неотчетливо, мог. Его взгляд подскакивал в такт с шагами тех, кто его нес: то перед затуманенным взором один за другим мелькали березовые стволы; то он видел покров из какой-то грубой травы, темно-зеленого мха и опавшей листвы. Краем глаза он заметил высокие, бледные, проносившиеся мимо и тут же исчезавшие фигуры. И при этом ни звука. Это было бы похоже на сон, если бы не дергающая боль в боку. Он представления не имел почему, но она в безжалостном ритме внезапно нарастала до жгучей вспышки огня и отступала. И Оризиан снова соскользнул во тьму.

Потом он опять открыл глаза, но все еще не мог сбросить державшее его оцепенение. Откуда-то слышались голоса. Он видел и слышал, но ничего не понимал. Появились и другие звуки: беличья трескотня, воронье карканье, шелест листвы, когда пробегал ветер. Его несли мимо странных круглых шалашей, напоминавших собою луковицы. Он видел женщину с тонким, нежным и бесстрастным лицом, присевшую на пороге такого шалаша, она пыталась что-то сказать ему, но он ее не понимал. Шкура животного была растянута на деревянной раме. Он ощутил запах горящего дерева. Мимо пронеслись ребятишки. Как из ночного кошмара или галлюцинаций появилось большое лицо, сплетенное из сучьев и веток, которое косо смотрело на него. Потом был врытый в землю столб и оленьи черепа, закрепленные на нем один над другим. Они смотрели на него мертвыми впадинами, когда его проносили мимо. Под их скорбными взглядами он закрыл глаза.

Когда же открыл снова, то увидел, что над ним склонилось чье-то лицо, дымчато-серые глаза в упор смотрели на него. Нежная кожа была так близко, что он мог бы коснуться ее губами. На щеках и лбу он чувствовал теплое дыхание. Он был уже внутри шалаша, под круглой крышей из оленьих шкур. Откуда-то издалека ему послышался голос, называвший его, он это точно знал, по имени. Потом наступила тишина, и он опять впал в забытье.

В первый момент, снова придя в себя, Оризиан не знал, кто он. Он поморгал и чуть-чуть повернулся на слабый свет. Этого движения оказалось достаточно, чтобы в боку вспыхнула боль. Он поморщился и удивился, что чувствует ее. Боль стала тупой, и он некоторое время полежал тихо. Память медленно возвращалась к нему, но воспоминания казались нереальными, он не мог отделить явь от сна или ночного кошмара.

Он глядел на крышу странной палатки: довольно просторный каркас из жердей, накрытых звериными шкурами. Сам он тоже был накрыт мехами, и нос ощущал их мускусный запах. Еще раз он попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на свет, шедший откуда-то слева. Его опять охватила боль, и хоть он был к ней готов, но все же охнул. Он поднял тяжелую руку и приложил к боку. Там на коже что-то было, теплое и влажное. На него напал кашель, от этого в груди разгорелся огонь, а из глаз посыпались искры. Он наблюдал за их пляской и ждал, пока перестанет кружиться голова.

Потом рядом с ним в палатке оказался кто-то еще. Ему положили на лоб прохладную ладонь и приподняли меха, чтобы взглянуть на перевязанный бок. Сквозь дрему он глядел в это лицо: прекрасное, бледное, обрамленное светло-рыжими волосами. Ясные серые глаза смотрели на него. Рука отдернулась от лба. Он мельком увидел тонкие, как у паука пальцы с длинными белыми ногтями. Тонкие губы шевелились.

— Успокойся, — донесся до него голос, легкий и слегка плавающий, как летний ветерок.

Киринин, подсказала ему какая-то дальняя часть рассудка. Мысль как появилась, так и уплыла.

— Отдыхай, — услышал он и решил отдохнуть.

* * *

В этом полусне-полуяви был Фариль. Умерший брат, нагнувшись, вошел в палатку. Он был хорош собой, почти прекрасен и молод. Наклонившись, он придержал волосы, чтобы они не падали на глаза.

— Пойдем со мной, — сказал он, и Оризиан встал и последовал за ним в вечер.

Лес был залит закатным солнцем, деревья отбрасывали четкие тени на траве. Бабочки перепархивали из света в тень и опять на свет. Брат ждал его с распростертыми объятиями.

— Пойдем к морю, — сказал он, и Оризиан кивнул. Деревья раздвинулись, и они пошли навстречу волнам. Вода блестела. Он стояли бок о бок и смотрели на запад. Огромный солнечный шар коснулся линии горизонта.

— Как красиво, — сказал Оризиан.

— Очень, — улыбнулся Фариль.

— Ты надолго уходил, — сказал Оризиан.

Брат поднял камешек и швырнул его далеко-далеко, потом вытер ладонь о тунику:

— Не очень надолго и не так далеко.

— Я никогда и не думал, что ты далеко, — сказал Оризиан.

Они пошли вдоль берега, птицы в высоте пели почти человеческими голосами. В их голосах звучали и тревога, и гибель.

— Я хотел бы, чтобы ты вернулся назад, — сказал Оризиан.

— К сожалению, не могу, — ответил Фариль, не глядя на брата.

— Ты одинок? Есть… — Оризиан замолк.

Фариль ласково рассмеялся:

— Да, она со мной. И отец.

Оризиан замер. Он уставился в затылок шедшего на несколько шагов впереди старшего брата. Брат тоже остановился и обернулся. Оризиан почувствовал, как что-то болезненно сжалось у него в груди. Пронзительно закричали чайки в небе, солнце окрасилось в красный цвет и теперь вызывало отвращение.

— Отец? — как эхо повторил он. Уголком глаза он заметил какие-то черные очертания, пляшущие, ухмыляющиеся.

Фариль показал рукой на море, и там, невозможно близко, стоял замок Колглас. От него осталась одна коробка. Из разбитых окон все еще валил дым, от стен отвалились целые куски, ворота были сорваны, их створки плавали у берега. На глазах у Оризиана из парапета вывалился огромный каменный блок, с грохотом проскакал по скалам и плюхнулся в море. Он протянул руку, как будто мог коснуться разрушенного замка. Ему стало плохо. Глубоко внутри рассудка он видел отца, у которого из уголка рта стекала кровь, а из груди торчала рукоятка огромного ножа. Оризиан начал задыхаться.

— Ты должен забыть, — сказал Фариль.

Оризиан опустил голову: