Автопортрет с устрицей в кармане - Роман Шмараков

– Ничего-ничего, – сказала мисс Робертсон, – мы все сейчас плохо соображаем.

– Для меня это очень важно, – сказала Джейн. – Вы не могли бы обещать, что никому не расскажете?

– Я никому не расскажу, – заверила ее мисс Робертсон.

– Вы не могли бы поклясться чем-нибудь?

– Чем именно?..

– Я не знаю, чем-нибудь святым… У вас же есть что-то святое?.. Простите, ради Бога, я не это имела в виду…

– Хорошо, – сказала мисс Робертсон с бледной улыбкой, – я думаю, у меня достаточно святого… ну то есть на одну клятву точно хватит… успокойтесь, милая, и говорите смело.

– Дело вот в чем, – сказала Джейн. – Вчера я видела одну вещь, которая тогда не показалась мне странной, но теперь… теперь кажется. Я не сказала об этом инспектору, потому что не знаю, как себя вести и что мне надо сделать, чтобы не стало еще хуже, и… я в ужасном состоянии, честное слово.

– Я помогу вам, чем могу, – обещала мисс Робертсон. – Так что же вы видели?

– Вечером, – начала Джейн, – когда все уже разошлись, мне захотелось что-нибудь съесть. Видимо, это от волнения. Я говорила себе, что это неприлично и вредно, но каждый раз, когда закрывала глаза, мне представлялся этот фламинго с подливой, и я так отчетливо помнила, сколько его осталось и где именно он сейчас лежит… Я пыталась читать какой-то роман, надеясь, что там будет интрига, мораль или хотя бы сатирические выходки автора против чего-нибудь, но там как раз приглашали всех к столу… В общем, я не вытерпела и пошла вниз.

– Я не вижу в этом ничего дурного, – сказала мисс Робертсон.

– Я почти дошла до кухни, как вдруг встретила на лестнице Роджера. Я хотела пройти мимо, потому что мы с ним… потому что мне не хотелось с ним разговаривать, однако он меня остановил и начал нести неописуемую чушь. Даже для него это было нечто выдающееся. Я пыталась показать, что мне это неинтересно, и держаться так холодно, насколько могу, но на него это ничуть не действовало. Никогда я не слышала столько бессмысленных историй об итальянских художниках – одном, который смотрел на заплеванную стену и видел на ней конные сражения и необычайные города, и другом, у которого павлины расклевали всю фреску, потому что на ней была нарисована земляника, и еще каком-то; словом, это была целая история искусства, только без единого имени, потому что он их не помнит. А потом он принялся рассказывать, что один человек убил свою жену и решил захоронить ее прямо в доме, вскрыл полы, уложил тело, вернул помещению безобидный вид и уже торжествовал победу над правосудием, но тут к нему явился сосед снизу с претензией, что покойная упала ему на стол и расколола супницу и что надо соразмерять свои пороки с квартирой, в которой ты их практикуешь. В конце концов мне это надоело, и я пошла назад, потому что от досады у меня пропал аппетит, и я сидела у себя, мысленно желая Роджеру всяких неприятностей, а потом раздались крики, и мы все… Ну, это вы знаете.

– Да-да, – сказала мисс Робертсон.

– А теперь, – твердо сказала Джейн, – когда мы знаем, что это был цианистый калий и все такое, я думаю вот что. Кто-то отравил остатки ужина. В этом фламинго были куриные яйца, значит, миссис Хислоп не стала бы его есть, потому что она не ест яиц, она Стрелок во тьме, и об этом все знают. Значит, тот, кто это сделал, – если, конечно, это не был какой-то драматический злодей, из тех, что хотят отравить целый женский монастырь, чтобы наказать родную дочь, а потом расстраиваются, если у них это не выходит, – так вот, этот человек, скорее всего, рассчитывал отравить Энни, потому что она точно пришла бы поужинать. Но всегда есть возможность, что случайно зайдет кто-то еще, кому ты не хочешь причинить зла… по крайней мере таким способом… и вот чтобы избежать этого, надо стеречь на лестнице, пока… и вот теперь я думаю, неужели Роджер…

От этого рассказа мисс Робертсон пришла в необыкновенное волнение.

– Я была бы рада, если мне сказали, что этому есть другое объяснение, – закончила Джейн. – Я была уверена, что Роджер не такой человек и он не способен на такие чудовищные вещи… С другой стороны, раньше мне казалось, что он никогда бы не смог… Скажите мне что-нибудь, пожалуйста.

– Дорогая Джейн, я уверена, мистер Хоуден ни в чем не виноват, – воскликнула мисс Робертсон. – У каждого бывают положения, когда надо сделать что-то такое, мотивов чего нельзя удовлетворительно объяснить, и тем не менее они безукоризненны. Верьте вашему сердцу, даже если все вокруг будет ему противоречить. Я… я пойду в сад.

– Спасибо, мисс Робертсон, – задумчиво сказала Джейн. – Они словно сговорились, – сказала она картине. – Полагаю, Роджер даже в свой день рождения не слышит о себе столько хорошего. С другой стороны, ты обратилась к людям за советом и получила его. Если он был нужен тебе, чтобы сомневаться в его уместности, незачем было его просить… Хорошо бы поговорить с викарием. А инспектор? Почему он хотел говорить с нами одновременно?

Джейн снова взглянула на картину.

– Где я? Что я делаю? – сказала она с неожиданной горечью. – Отчего я страдаю? Я брожу по дому, натыкаюсь на вещи, я сама себе противна, и все это из-за него. Разве я для него что-нибудь значу, чтобы вот так унижаться? Конечно, он этого не видит, – но я-то вижу! Когда ему пришлось признаться, что он ухлестывал за Эмилией, разве он был смущен, хотя бы на миг? Ему было досадно, что я об этом узнала, – но и все. Ни жалости, ни печали, хотя бы ради приличий! Безучастный, невозмутимый – что мне было негодовать? и что теперь жаловаться? А я полна унынием, я волнуюсь из-за него, зная, как он меня оскорбил и не придал этому важности? Я дрожу при мысли о том, что ему грозит? Я могу отплатить ему так, что никто не сочтет этого недостаточным, – и я этого не делаю?.. Он ходит тут, как ни в чем не бывало, шутит с мисс Робертсон, смотрит битву при Бэкинфорде – кстати, он обещал мне бинокль – или собирается на рыбалку, потому что сейчас тот самый момент, когда все клюют на крючок номер восемь… Он смеется надо мной! Он думает, я не буду разговаривать с ним день-два, а потом помирюсь, потому что кто же в здравом уме бросит такое сокровище. Он ошибается. Я была добра с ним, но если он судит обо мне по прежней дружбе, – если он думает, что я не пойду сей же час к инспектору и не выложу ему все, что я вчера видела и что об этом думаю – он очень ошибается. Да, я пойду. Пусть на него рухнет все, чего он заслуживает, потому что он довел меня до того, что я хочу ему зла… Господи, я смеялась его историям, вспоминала их, когда оставалась одна, волновалась, как он там в Италии и сумеет ли оттуда выбраться, а теперь все дурное, что с ним случится, будет оттого, что я этого хочу?.. Займи себя чем-нибудь, в конце концов, – решительно сказала она себе, – так нельзя.

* * *

– Мисс Робертсон, – сказал Роджер, – я не знаю, чем вы заняты, но прошу вас это отложить. Я был сейчас в Бэкинфорде – там ведь нынче битва – и среди прочего поговорил с миссис Мур, и она рассказала мне много интересного. Вы – прекрасный собеседник, мисс Робертсон, я прошу вас, выслушайте все, иначе меня разорвет.

– Конечно, мистер Хоуден, я всегда рада вас слушать, а после того, что вы вчера для меня сделали… Кстати, насчет этого…