Четвертый вектор триады - Юрий Белов

— А что бы вы сделали? Ну если бы, конечно, не умели уходить мгновенно? — Виола с надеждой смотрела на мудрого волка, уже неоднократно выручавшего Олега в опасных и трудных ситуациях.

Bay облизнул нос розовым языком.

— Мы просто разошлись бы. И собрались бы снова в неизвестном для врага месте.

— Ты сказал ему об этом?

— Конечно. Но он ответил, что они почему-то так не могут. Я не понял почему! — В голосе Bay слышались тоскливые воющие нотки.

Виола знала почему.

Она знала, что любой боеспособный отряд теряет свою боеспособность именно в результате побед. Он неизбежно становится центром сбора всех недовольных. А среди недовольных редко встречаются честные люди.

Рабы бегут от господ не столько биться за свободу, сколько безнаказанно грабить барские усадьбы и купеческие лавки, хоть ненадолго ощутить себя хозяином своей, а что еще важнее, чужой жизни.

«Есть будем на серебре, пить из золотых кубков! А господские девки будут стелить нам парчовые простыни…» — так сказал бывший пастух Грымза, приоткрыв слюнявый рот и зажмурив маленькие глазки, подернутые сладкой поволокой.

А Олег встал, опрокинул стул и вышел, чем поверг присутствующих в недоумение. Да и что было неправильного в словах Грымзы? Действительно, есть, пить, Услаждать тело — что еще нужно человеку? Кабы еще чего, так благородные уж наверное этим бы занимались. А так нет. Ничего они больше не делают. Ну, там в церкву сходят, да и то между вином и бабой. Что мы, благородных не видели? А Оле-лучник, он, конечно, стрелок наипервейший, и на мечах ему равных нет, но блажной какой-то…

Виола так ясно увидела эту сцену, судя по всему произошедшую несколько дней назад, что даже немного испугалась своей новой способности.

— Наверное, Олег сейчас вспоминает этот разговор, а я услышала его мысли, — догадалась она. — Но тогда и он может услышать меня, как ты думаешь, Bay?

— По-моему, он слишком далеко. Я, например, не могу мысленно разговаривать с тем, кого не вижу.

Виола попыталась вызвать в памяти образ брата. Сначала она почувствовала его спокойное ровное дыхание, размеренный стук сердца. Затем из пелены пространства проступило его лицо. Олег, видимо, лежал на ложе из свежего сена и задумчиво покусывал травинку. Длинные ресницы отбрасывали стрельчатые тени на его щеки, покрытые легким румянцем.

Бабушка говорила, что он очень похож на своего отца, Олендила — эльфа из Лучезарной Долины. У них с матерью была неземная любовь!

Долгое время Виола считала, что Олендил был и ее отцом тоже. Мало ли на свете дочерей, не очень похожих на одного из родителей? Но что-то трудноуловимое все время сквозило во взгляде так и не оправившейся после смерти мужа матери. Только совсем недавно Виола поняла, что это было. Жалость и тоска…

Прижатая к стенке бабушка призналась, что Олендил не мог быть отцом девочки. В день своей смерти он вернулся из долгого путешествия и, еле успев войти в дом, угодил в западню.

А его жена стала добычей победителей…

Виола неожиданно поняла, что снова не видит Олега. Она попыталась разогнать серый туман и вдруг вскрикнула: на плече брата спала девушка. Темные волосы широко разметались по изголовью. Влажные завитки прилипли ко лбу. На лице ее лучилась счастливая и немного усталая улыбка.

«Она только что заснула, — пронеслась мысль. — Теперь понятно, почему он так долго не появлялся дома!»

Виола поспешно «отключилась» и встретилась глазами со всепонимающим, мудрым взглядом Bay.

В глазах серка стыла тоска неизбежности…

Надмирье

Внешнее Санитарное Кольцо

Час Звучания Скрипок

— Вот видишь, им там совсем плохо. Во всяком случае, Виоле с Ксаной. Да и Олегу с Алексом не лучше.

— Тоска. Безысходность какая-то. Слушай, пожалуй, пора вниз!

— Согласен. Я думаю, Учитель знал, что мы не выдержим. Ждал только когда. А еще я думаю, что он знает о событиях внизу гораздо больше нашего. И, провожая нас, обязательно расскажет о том, что нам может помочь.

— Но умолчит о том, что нам помочь не сможет.

— Тебя это обижает?

— Нет. Но всегда хочется знать все.

— Это отголосок людской гордыни, видимо оставшийся от прошлых воплощений. Вся информация лишь у Создателя. Ну как, скажи, первоклассник может знать квантовую психодинамику? Даже если он этого захочет до судорог в нижних чакрах?

— Помню, кто-то в Теллусе об этом сказал: «Каждый сверчок знай свой шесток!»

— Ты не совсем прав. В этой поговорке имеется в виду не столько естественное, сколько искусственное расслоение сообщества смертных. Из этого же ряда Фраза «Кесарю — кесарево, быку — быково». Мысль эта хорошо звучит только в одном случае, если произносит ее бык, с восторгом ощущающий свою силу, свое здоровье и свою красоту и сравнивающий их с горой проблем и забот больного, измученного властью кесаря. Я хочу сказать, что нет ничего унизительного для рыбы в том, что она не умеет парить в облаках, а для кузнеца в том, что лицо у него вечно в копоти. «Все пути равноуважаемы».

— Ты упражняешься?

— Да. Я отрабатываю убедительность доводов. Объяснить что-то человеку, в душе которого заперта восьмерка субличностей, — почти безнадежное дело. Все, что ты говоришь, он видит в превратном свете.

— Я потрясен. Пойду полежу в кустах один…

— Нет уж! На травке валяться будем вместе!

— Когда, Ви?

— Можем отправляться прямо сейчас. Тела в порядке. Оружие и одежда в тайнике. Тебя что-то держит здесь?

— Только ты.

— Ну я-то отправляюсь с тобой, любимый!

— И это меня жутко радует!

— Итак, к Учителю и вниз!

Лэйм

Столица, дом на улице Прорицателей

Поздний вечер

Багровое траскийское пенилось мутными фасеточными пузырями, напоминающими подернутые белесой слизью глаза мертвого василиска.

Барон Ле Кампф, развалившись в низком широком кресле, вертел в руках бокал из черного хрусталя и периодически окунал в него свои пухлые губы, привычно растянутые кривой, высокомерной усмешкой.

Колдун в черно-лиловой мантии и высоком звездчатом колпаке тихим вкрадчивым голосом расписывал ему радужные перспективы применения магического искусства для нужд государства, короля и самого барона.

Алекс, в обязанности которого на сегодня входило проделать для знатного гостя кое-какие фокусы и демонстрации, сидел в дальнем углу на каменной скамье и уже в который раз мысленно проклинал глупые традиции цеха колдунов, заставляющие тощих учеников насиживать себе синяки, а толстых гостей прессовать жирными задами гагачий пух в сиденьях удобных кресел.