Кровавый след - Деон Мейер

Я должен был открыть огонь, посеять панику.

Их оказалось гораздо больше… Что я мог поделать в одиночку?

Почему Дидерик меня нанял?

Я должен был защитить их.

Через тридцать километров Лоуренс шепотом, без выражения, спросил:

— Дядюшка, у вас есть водительские права на управление грузовиком?

— Нет.

— Скоро я буду в порядке.

В Валватере, под яркими огнями заправочной станции, она забралась в кузов и сделала уколы — сначала одному носорогу, потом второму.

Служащие на заправке испуганно косились на нас, отводили глаза в сторону. И немудрено — у меня все лицо было в крови.

Я велел залить нам полный бак, еще раз обошел грузовик со всех сторон. Вроде бы все в порядке. Я пошел в туалет. Посмотрелся в зеркало — вид тот еще. Один глаз заплыл, глубокий порез на брови. На ухе — кусочки мозга Змея. Я долго, тщательно умывался.

В кафе купил четыре литра кока-колы. Им нужен сахар.

Лоуренс предложил:

— Давайте я поведу.

— Поведешь, но не сейчас. — Я заставил его выпить колы. — А пока будешь штурманом.

В два сорок пять мы выехали из городка. Лоуренс ровным, бесстрастным голосом подсказывал мне, куда поворачивать.

Мне хотелось поговорить с ними. Хотелось сказать, что страх — не позор. Объяснить, как насилие и страх лишают человека достоинства. Нельзя допускать, чтобы с тобой это случилось. Мне хотелось объяснить им, что такое психологическая травма и как с ней бороться. Например, через желание отомстить.

Я никак не мог подобрать нужные слова.

Лоуренс стал перебирать компакт-диски. Выбрал один, вставил его в магнитолу, сделал погромче. Я покосился на обложку. «Арсис». Композиция называлась «Мы кошмар». Нас омывали звуки дэт-металла — потусторонние, из другого мира. Наконец, места ни для чего другого просто не осталось.

Когда мы прослушали весь диск, в кабине повисло тяжелое, как свинец, молчание. Лоуренс сказал:

— Дядюшка, я уже в порядке.

— Я поведу до Рюстенбурга, а ты пока постарайся немного поспать. Впереди еще долгий путь.

Он замялся, но все же ответил:

— Ладно.

— Хочешь подушку? — спросила его Флеа.

— Нет, спасибо. Тебе лучше тоже поспать.

Между ними протянулась ниточка.

— Простите меня, — сказал я.

— Вы ни в чем не виноваты.

Я не ответил.

— Дядюшка, вы ничего не могли поделать.

Мне очень хотелось согласиться с ним. В самом деле, их было слишком много.

— За чем они охотились? — спросила Флеа, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Не знаю.

Она круто развернулась ко мне:

— Вы уверены?

— Не надо, — остановил ее Лоуренс, — дядюшка Дидерик попросил его сопровождать меня только вчера.

— Почему?

Да, вот вопрос.

— Я все выясню, — сказал я. Дидерик Бранд знает ответ. Старый подонок! Черный лебедь из Кару… — Я все выясню!

Они проспали два часа.

Я понимал, что сейчас творится в душе Лоуренса. Он был на волосок от смерти, впервые столкнулся с настоящей жестокостью. И все равно он не мог ни понять, что люди способны на такое насилие, ни смириться с этим. Он еще не понимал, что мир — такое место, где правят самые жестокие. Мне было восемь лет, когда отец начал меня избивать. Чтобы наказать мать за измены. Ребенок учится быстрее и легче приспосабливается, если не знает другой жизни. Но Лоуренс вырос в нормальной, любящей семье, которая привила ему нормальную самооценку и самоуважение, научила любить и ценить других людей.

Все это сейчас у него отняли.

За семьдесят километров перед Рюстенбургом взошло солнце; поднялось слева; мне пришлось поправить козырек. Лоуренс проснулся.

— Как чувствуешь себя? — спросил я.

— Лучше, спасибо, дядюшка. Я готов вас сменить. — Его воодушевление показалось мне немного наигранным.

Я остановил грузовик и вышел. Голова разламывалась, левый заплывший глаз дергало болью. Все тело болело. Я надеялся, что самая серьезная травма — сломанное ребро. Когда мы встретились перед грузовиком, Лоуренс положил руку мне на плечо:

— Дядюшка, мы ничего не могли поделать.

Я взглянул ему в лицо, увидел, как он серьезен, и просто кивнул.

Когда мы снова тронулись с места, Флеа проснулась, как от толчка, посмотрела на часы, схватила карту.

— Вентерсдорп, — сказала она. — В шесть часов я должна снова сделать им укол.

Я велел Лоуренсу остановиться у гаража в Рюстенбурге и пошел в туалет. Мне хотелось проверить, нет ли у меня крови в моче.

Крови не оказалось. Флеа вышла из кафе с двумя коричневыми бумажными пакетами. Когда мы поехали дальше, она достала из пакета болеутоляющее для меня, сэндвичи, кофе и кока-колу. Стала усиленно угощать Лоуренса. Вид у нее был решительный; в ней проснулась внутренняя сила. Мне показалось, что я в ней ошибся.

Лоуренс включил радио. Мы послушали новости по каналу RSG, узнали, что еще случилось в стране и в мире. Все причиняли страдания самим себе — без исключения. Annus horribilis. Ужасный год.

Он остановился без двадцати шесть. Они вдвоем сходили к носорогам. Флеа несла свой медицинский саквояж. Лоуренс помогал ей усыпить животных. Я стоял у «мерседеса», чувствуя себя лишним, и наблюдал, как вдали трактор делает на поле ровные борозды.

Перед тем как мы тронулись с места, позвонил Никола.

— Ну да, немного выбились из расписания… — сказал Лоуренс. — Да, наверное, около семи вечера. Нет, нет… просто немного устал… С нами все в порядке.

Да, наверное, он прав. Нет смысла рассказывать о том, что случилось ночью.

За Хартебесфонтейном Флеа больше не смогла выносить молчания Лоуренса.

— Расскажи о Бо-Кару, — тихо и нежно, как любовница, попросила она.

Перед тем как ответить, он сделал глубокий вдох. Вначале он говорил суховато-вежливо. Флеа засыпала его вопросами. О его родителях, о братьях, сестре, о нем самом. Такая у нее была стратегия. Неплохая, надо сказать. Постепенно голос Лоуренса набирал силу. Он, пусть и медленно, приходил в себя. Я подумал: он еще молод. И крепок. Он справится!

От болеутоляющего мне захотелось спать. Я боролся со сном, опираясь на досаду и гнев. Дидерик Бранд! Вот кого мне не терпелось поскорее увидеть… И еще Инкунзи. Я непременно его найду. Поставлю его на колени и ткну «глоком» ему в затылок. Покажу ему, что такое унижение и страх, проучу, как он проучил Лоуренса… Выстрелю совсем рядом, полюбуюсь, как он трясется от ужаса. Пусть тоже попробует смерть на вкус.