Все дело в платье - Татьяна Веденская

– Тут чудесные десерты, – щебетала Ольга, разряжая атмосферу. – И кое-что еще, что, как я понимаю, Маша очень любит.

– Что? Я? Что я люблю? – подала голос Маша, проклиная все на свете и то, что совершенно перестала следить за разговором.

– Ой, я забегаю вперед. Коля просил меня… ну, не важно. Будет сюрприз!

– Как же можно устроить сюрприз, если ты все почти разболтала? – проворчал Николай, впрочем, улыбаясь. – Хотя, почему бы не начать. Я боюсь спросить, но – вино всем налили?

– Мне не нужно! – моментально среагировала Маша, но ее ответ только вызвал взрыв улыбок за столом и даже хохот Николая Александровича, отца. Маше принесли чистый бокал, и снова напротив нее, как кара небесная, возник полный бокал. Не пить, не пить до конца. Только пригублять. Маша посмотрела на маму, та сверлила дочь карающим взглядом.

– Я хочу поблагодарить всех за то, что нашли время выбраться и согласились провести с нами вечер в тихом семейном кругу.

– Нам было очень приятно получить ваше приглашение, – неожиданно уместно выступил Машин папа. – Мы давно хотели познакомиться с вашими родными.

– Да! – кивнула Маша, и вдруг кусок подходящей к случаю фразы возник у нее в сознании. – И теперь я вижу, откуда Николай унаследовал такую чудну́ю внешность.

– Ты считаешь, что у меня чудна́я внешность? – удивился Николай, и Маша поняла, что она перепутала ударения.

– Чу́дная, конечно же, чу́дная. Я это хотела сказать! – затараторила Маша, бледнея. Что за проклятие? Почему она позорится, почему было не промолчать? Идиотка.

– Очень мило, – процедила мать Николая, отпивая чуть-чуть из бокала. Маша решила вообще не трогать вина. Мало ли, может, это алкоголь на нее так действует, что она ударения путает. Да еще в такой момент!

– Продолжу! – улыбнулся Николай. – Теперь, когда все в сборе, я хочу сделать кое-что, что давно должен был сделать, и на этот раз я хочу сделать это правильно.

– Что? Ничего не надо делать! – пробормотала Маша, желая единственно, чтобы этот вечер, так ужасно начавшийся, поскорее закончился. Но тут вдруг в их части ресторана погас свет, и официанты, числом пять человек, внесли свечи, горящие, как в церкви, на изящных и наверняка тяжелых металлических подсвечниках. Николай встал и подошел к Маше.

– Дорогая Маша. Мария. Я хорошо помню день, когда впервые увидел тебя, – сказал он, а пламя от множества свечей играло и меняло его лицо, делая его загадочным и странным, будто новым и чужим. – Ты была в офисе, на тебе было светлое платье. Кажется, даже не светлое, а совсем белое, как будто свадебное. Я подумал – вот это да, какая прекрасная невеста! Почему не моя? И тут ты посмотрела на меня, да так строго, что прямо ужас. И спросила, кого я ищу. А мне, знаешь, сразу вдруг захотелось сказать, что я ищу тебя. Но в тот момент ты бы меня неправильно поняла, – и Николай рассмеялся.

– Все ясно, дело в платье! – улыбнулась Ольга, но Николай на нее даже не посмотрел. Он смотрел на Машу, прямо ей в глаза, и от его взгляда по всему телу побежали искры, задрожали руки.

– И вот, ты стоишь здесь, рядом со мной, и я хочу сказать, что каждая минута, проведенная рядом с тобой, – это как кататься на карусели.

– Страшно? – спросил отец Николая, рассмеявшись. – Знаете, Колька, вообще-то, аттракционов боялся в детстве.

– Это потому, что ты мне в пять лет сказал, что не снимешь меня с цепочечной карусели, пока я тебе стих не расскажу весь, на память, – Николай тоже рассмеялся. – Я тот стих до сих пор помню. Но, отвечая на твой вопрос, скажу: влюбиться – это и страшно, и весело, и дух захватывает, и постоянно боишься, что все может кончиться. Вот тогда будет страшно, потому что ты остаешься один.

– Да у тебя вышла целая речь!

– Помолчи ты, – зашипела на Николая Александровича его жена.

– И вот, в кругу своей семьи, рядом с вами, Татьяна Ивановна, Андрей Владимирович, я хочу сказать тебе, Маша, Машенька, что я люблю тебя. Очень сильно. И хочу, чтобы ты стала моей женой. Не прямо сейчас! – Николай шутливо поднял руки вверх. – Но в отдаленном будущем, скажи, ты согласишься стать моей женой?

Маша ошеломленно наблюдала за тем, как Николай достал из кармана бархатную коробочку, а затем, о боже, он сделал пару шагов в сторону, прихрамывая, тяжело опустился на одно колено – так нелепо и по-рыцарски – и протянул ей кольцо. Все замерли, восхищенные и немного растерянные от неожиданности, и только официанты в ливреях стояли невозмутимо, как манекены. Маша вспомнила день, когда они с Николаем поссорились. Что она тогда сказала? Что он не собирался делать ей предложения, что он сделал его случайно, под влиянием минуты. Значит, он решил это исправить. Ему важно то, что она говорит, он помнит ее слова. Сердце Машино билось так, что она испугалась, что оно выпрыгнет у нее из груди. Банально звучит, но чувство было подлинным, и это было почти больно, почти страшно, почти возможно – чтобы сердце выпрыгнуло из груди. Он ее любит. Он так сказал. А она?

– Ну, что скажешь? – и Николай улыбнулся, немного взволнованно, словно боялся услышать что-то, кроме «да». От Маши всего можно ожидать. Сколько усилий пришлось приложить, чтобы она признала, что они вместе если не живут, то часто ночуют. Маша стояла, ошарашенная, с раскрытым ртом, будто потерявшая дар речи, но затем едва заметно улыбка подхватила сначала кончики ее губ, а затем и весь рот, ее румяные щечки, добралась до ее глаз, и они засияли.

– Ну, конечно, да! – прошептала она. – В отдаленном будущем.

– Ура! – захлопала в ладоши Ольга, решившая на целый вечер остаться душой компании. Николай вынул из коробочки кольцо, тяжелое, из белого золота, с большим бриллиантом в центре и россыпью бриллиантов поменьше, выстилающих изящный золотой изгиб кольца. Маша поразилась, насколько хорошо кольцо «село» у нее на пальце.

– Ты знал размер? – спросила она хитро.

– Мне любовь подсказала. Любовь и твое кольцо, что ты снимаешь перед тем, как идти в душ.

– Ах, какие ненужные интимные подробности, – фыркнула Татьяна Ивановна, краснея. Она никак не могла привыкнуть к этому. Ее дочь выросла. Ее дочь принимает душ в чужой квартире, выходит замуж.

– Вставайте же, а то будет травма колена, – перебил жену Андрей Владимирович, который, в силу многолетнего страдания от артрита, смотреть не мог на человека, травмирующего сустав, пусть даже и по такому чудесному поводу.

– Господи, папа! – возмутилась Маша, а Ольга и Анна Ви… Ве… Маша с ужасом поняла, что не помнит отчества смеющейся мамы Николая. Обе женщины синхронно закатили глаза. Жених – теперь уже официальный – поднялся с трудом и с помощью дяди Дмитрия.

– Да уж, нога затекла, – сказал он извиняющимся тоном.

– А ты рассказывал своим теще и тестю, как ты себе ногу прострелил? Это такая история, – заявил вдруг отец, и Николай задвигался значительно резвее.

– Хватит разговоров. Ну, подавайте уже нам лобстеров! – скомандовал Николай, и официанты со свечами невозмутимо удалились.