Финт простака - Джеймс Хедли Чейз

Я отодвинул тарелку, развернул кресло, чтобы сидеть спиной к окну.

– Это секретарша Вестал. Любовь была пылкой, пока длилась, но сейчас все остыло, – говорил я как можно небрежнее.

– Бедненький мой Чад!

– Ты про что, черт возьми? – удивленно взглянул я.

Глория улыбнулась и потрепала меня по руке:

– Раньше с тобой такого не приключалось, а? Первым всегда бросал ты. Больно? А, Чад?

– Ага. – Я выдавил кривую ухмылку. – А ты-то откуда знаешь, Глория?

– Раньше тоже всегда бросала я. А теперь бросают меня. Пропадает моя прежняя красота.

– Вот еще! Что за ерунда! Что с тобой сегодня?

– Наверное, ты прошел по моей могиле. – Глория подошла к зеркалу над камином. – Ну и видок! Страшила! Неудивительно, что ты так смотришь на меня. Но ты был слишком требователен ночью, Чад.

– Давай обойдемся без анализа. Иди допивай кофе.

– А она хорошенькая, Чад?

– Красивая, а не хорошенькая. В ней есть что-то такое, чего я ни разу не видел в других. Что-то не поддающееся описанию.

– А голос мне не понравился. Я еще подумала: какая жестокая! Она жестокая, да, Чад?

– Да. – Я принялся расхаживать по комнате. Но тут вдруг до меня дошло, и я встал как вкопанный. – А когда это ты слышала ее голос?

– По телефону. Вернулась из Майами, мне стало любопытно, что там у тебя творится, я и позвонила.

– Вот как? Она не рассказывала.

– Не виню ее. – Глория пожала точеным плечиком.

– Ты назвалась?

– Не успела. Она сказала, что тебя нет, и хлопнула трубку. А сама врала. Я же слышала, как ты письмо диктовал.

– Диктовал? – Меня прошиб пот.

– Чад, миленький, чего это ты всполошился? – Глаза Глории округлились.

– Когда ты звонила? – Я присел к ней на тахту.

– Дня два назад. Чего ты?

– Отвечай, когда спрашивают! – Я едва сдерживался. – Когда? Точно!

– Прости, Чад, – она заразилась моим испугом, – я бы ни за что не стала, знай я, что ты так переживать будешь!

Я схватил Глорию и слегка встряхнул, голова у бедняжки запрокинулась.

– Отвечай же наконец! Когда?!

– Позавчера вечером, – выдавила она, перепуганная насмерть.

В тот вечер, когда я убил Вестал!

– Время?

– Около девяти.

– Да ты точно давай! Черт возьми! Вспоминай!

– Чад, милый, ну мне же больно! Что я такого натворила?

– Во сколько точно? – заорал я.

– Сразу после девяти. В девять двадцать, по-моему.

– Говоришь, слышала, как я диктую?

– Да. Ты пугаешь меня! Случилось что-то ужасное?

– Заткнись! Ты звонила мне позавчера вечером в девять двадцать – так?

Глория закивала.

– Кто тебе ответил?

– Да она, наверное. Та… которую ты…

– Женщина?

– Да.

– Что она сказала?

– Я попросила тебя, она говорит: нет дома. А я слышала, как ты говоришь. Диктуешь какое-то деловое письмо. Мешать я не хотела, ну и повесила трубку.

Я отпустил ее. Мне стало так худо, что я испугался: грохнусь сейчас без сознания.

– Чад, милый!

– Заткни пасть! – гаркнул я.

Глория скользнула с тахты и помчалась к бару. Вот этого у нее не отнять – девушка знает, что делать в экстренных обстоятельствах. Виски, который она сунула мне в руку, свалил бы с копыт мула.

Я проглотил его точно воду. Если б она не забрала у меня бокал, я бы выронил его.

– Милый, ты меня пугаешь! Что такое? Почему у тебя такой вид?

Виски немножко привел меня в равновесие. Я взглянул на нее:

– Ты уверена – я диктовал?

– Конечно. Что-то насчет «Цемента Конвей».

– А пока я говорил, женщина ответила тебе, что меня нет?

– Да.

– Говорила она ясно? Ты хорошо ее слышала?

– Чуть-чуть нервно, голос пронзительный такой, а слышно хорошо было.

– Ладно. – Я поднялся. – Оставь меня в покое ненадолго. Мне требуется подумать.

Глория присела на тахту, не сводя с меня глаз: лицо у нее стало белым как мел, глаза испуганные.

Но думать я был не в состоянии. Меня трясло с головы до пят. Единственное, что мне пришло на ум, – слова Леггита, сказанные после бокса: «Когда парень слишком самоуверен, тут-то он и открыт для обманного финта. В полиции я вижу такое без конца. Совершает, например, кто-то убийство. Чего только не устраивает и не выдумывает, создавая прикрытие, лепит фальшивое алиби, создает видимость, будто убил кто-то другой. Ему уже воображается, будто он в полной безопасности, но куда там! Именно в тот момент, когда он меньше всего ожидает, – бац! – и его опрокидывают на спину. Только ждет его нечто похуже свернутой челюсти!»

Я медленно прошелся по комнате. Перепугался я до потери пульса.

– Чад, да что стряслось?

Я обернулся. Увидев мое лицо, Глория вскрикнула:

– Что я натворила. Чад?

Я подошел к ней:

– Идиотка! Шлюха! Что натворила? Ты на смерть меня обрекла! Вот что!

Я двинул кулаком в ее глупенькое, уставшее, тупое личико. Глория слетела с тахты на пол. Я даже не стал оглядываться, что с ней. Даже шляпу захватить не задержался. Я распахнул дверь и скатился с лестницы, будто преследуемый по пятам дьяволом.

Большие часы на муниципалитете отбили половину десятого. Народу на бульваре Рузвельт, как всегда, полно. Я нырнул в толпу, словно голый, прячущийся под одеяло. Я так и шнырял глазами. Насколько я понимал ситуацию, полиция уже разыскивала меня. «Кадиллак» я бросил на задворках. Его яркая окраска – белый с бордовым – слишком легкая добыча.

Заскочив в аптеку на углу, я купил зеленые солнечные очки. Маскарад не очень надежный, но хоть какая-то защищенность. Я уже жалел, что выскочил без шляпы. Я подошел к телефонной будке и набрал номер Джошуа Моргана.

– Чад Винтерс, – назвался я. – Где она сейчас?

– Погодите, мистер Винтерс, проверю, – ответил скрипучий голос Моргана.

Я прислонился к стенке будки, наблюдая за входом в аптеку. Сердце у меня колотилось, во рту пересохло. Руки ходили ходуном.

– Мистер Винтерс, слушаете? Вчера вечером она уехала из Клиффсайда вскоре после вас. С собой взяла довольно объемистый чемодан. Остановилась в отеле «Палм-Бич».