Грани сна - Дмитрий Калюжный

– Ах, какой он талант! – говорила она Лавру таким восторженным тоном, каким на рынке расхваливают лежалую тыкву. Самому ему петь в присутствии Юлика она не позволяла. Тогда Лавр пошёл на хитрость: однажды, услыхав, что они вошли в квартиру, первым выскочил на кухню с гитарой, изобразил на ней замысловатое соло и спел романс Павла Козлова «Глядя на луч пурпурного заката». Голос у него был мощнее, чем у Юлика.

Поэт, видать, сообразил, что теперь – после Лавра, ему лучше не петь.

– Мещанство! – заносчиво сказал он. И перестал появляться в их доме.

Вскоре Лина стала приходить с молодым серьёзным юристом из ВЦСПС.[40]

– Вомарх, – представился юрист, и с первых же тридцати секунд знакомства стал вербовать Лавра в профсоюз.

– Вы, артельщики, оторвались от магистрального пути человечества, – вещал он, хватая Лавра за рукав и пытаясь усадить на табурет. – Прогрессивный социалистический рабочий – это не то, что задавленный тяжёлой эксплуатацией пролетарий. А воистину прогрессивным трудящийся может быть только в составе профсоюза.

Потом и этот говорливый деятель перестал заходить к ним. Лавр как-то спросил Лину, где он. Она поиграла глазами и ответила, что деятель «растворился в массе трудящихся женщин». Загулял, в общем. Лавр понял так, что Ангелина отказалась вступать с ним в некий «союз», и тот отправился решать свои низменные проблемы на стороне.

Потом были ещё всякие…

В марте вводили в строй Киевскую станцию метро Филёвской линии, и Смоленский метромост через Москву-реку. Лавр отправился туда, поскольку метрополитен закупил у их артели реостаты возбуждения[41] его конструкции. И там же, на открытии станции, оказалась Лина с фотоаппаратом и удостоверением газеты «Вечерняя Москва»!

На банкет, который устраивали для причастных, прессу не пускали (журналистов угощали отдельно), но Лавр Лину провёл. Потом они гуляли по Москве, болтали о текущей политике. Обсудили сражение под Гвадалахарой, где интербригада Мате Залки разгромила итальянский экспедиционный корпус, сняв угрозу окружения Мадрида.

Потом Лина рассказала, как они с мамой побывали на киностудии «Мосфильм». Их провёл туда новый знакомец, ассистент режиссёра Лев Ильич Иванов. Дарья Марьевна с ним долго болтала, и теперь они, кажется, встречаются.

– А я знаю этого Льва! – вспомнил Лавр.

– Как это?

– Да! Мы с профессором Силецким в прошлом году консультировали фильм «Пётр Первый». А этот Лев там работал… правда, не ассистентом режиссёра, а кем-то помельче. Ничего, приятный дядька.

– Ты уже год назад бывал на студии? – вскричала она. – И мне не сказал?

– Где я только не бывал, кого я только не видал, – усмехнулся Лавр.

…И будто в подтверждение этого тезиса, в ту же ночь он «провалился» в прошлое.

Там, где в 1900 году поставили их четырёхэтажный дом, первый этаж которого в 1907-м отдали под библиотеку, в прежние столетия была сельская местность. Люди строили домики на берегу хилой речушки, бежавшей к Яузе, устраивали огородики, а вокруг расстилались поля и поднимались леса. Ландшафт, конечно, менялся. Реку-поилицу перегораживали, устраивая пруды. В конце концов, от неё остались одни пруды.

Лавр, с детства живя здесь, в «снах» своих проваливался в прошлое прямо из своей комнаты на втором этаже. Невысоко, в общем. И всегда в том месте обязательно была избушка! Не одна и та же, разумеется; просто новые избы ставили на месте старых.

В первые два свои «путешествия», упав на стреху́[42], Лавр обдирал себе спину об стропило, а потом даже сломал руку. Тогда он передвинул свою кровать к другой стене, и в следующие разы падал на середину ската. Как правило, он при этом пробивал солому и попадал на чердак, где хозяева держали сено для козы.

Ну, а дальше по обстоятельствам. Обычно испуганные крестьяне снабжали его одеждой за просто так, но иногда он находил возможность их как-то отблагодарить.

В этот раз, повозившись на чердаке, найдя лаз вниз и спустившись на земляной пол избы, он обнаружил там отнюдь не крестьянскую семью, а холёного здоровяка с хорошо тренированным телом и лицом воина и драчуна. Здоровяк торжественно сидел на лавке за тёсаным столом, а вместо одежды на нём, насколько видел Лавр, был только изрядно потёртый короткий кожаный фартук. Перед собою он держал в руках прямоугольную тряпицу с нарисованным на ней углем флагом «Юнион Джек».[43]

Лавр от неожиданности брякнул:

– Вот вам и здрасьте.

– И вы будьте здоровы, уважаемый путешественник во времени, – звучно произнёс незнакомец и улыбнулся. От этой улыбки лицо его перестало быть суровым, а приобрело даже какие-то озорные мальчишеские черты.

Лавр, принюхиваясь, повёл носом. Спросил подозрительно:

– А где хозяева?

– Во дворе.

Окошко избы, затянутое бычьим пузырём, было маленьким и мутным, давало мало света. Смотреть сквозь него наружу было невозможно. Лавр открыл скрипучую дверь, наклонился и вышел, как был – голым. Да, вся семья была здесь: мужик, его баба и дети. Все мёртвые и, похоже, давно. Лавр огляделся. В соседнем дворе тоже лежал покойник, а ещё один валялся прямо на улице. О том, что на этой планете существует жизнь, свидетельствовали только тучи мух, карканье ворон и далёкий лай собаки.

Он вернулся в дом. Увидел, что на лавке возле незнакомца лежит большая сухая холстина, взял её, обернул чресла[44] и спросил:

– Это вы их вынесли?

– Yes, I did.

Лавр вздохнул. Произнёс вспомнившиеся кстати строки:

– «Царица грозная, Чума, теперь идёт на нас сама, и льстится жатвою богатой».[45]

– О! – восхитился здоровяк. – Высокий класс! Вы читаете наизусть monsieur Пушки́н!

– Читаю, – согласился Лавр. – И коли вы теперь знаете обо мне такие подробности, и тем более, раз уж вы меня здесь ждали, надо и мне узнать, кто вы такой.

Здоровяк встал:

– Разрешите представиться! Я путешественник из XXI века! Сотрудник английской темпоральной лаборатории полковник Хакет! I have the honor предложить вам сотрудничество на благо мира и устойчивого развития всего человечества!