Ураган по имени «Чингисхан» - Сергей Самаров

Бандитов на холме видно не было. Прицел автомата рыскал из стороны в сторону в поисках цели, но цель не появлялась. Потом казак залег и пополз по-пластунски. Делал это он технически вполне грамотно. Его движения Сережа Заборских рассматривал не через прицел, хорошо помня правило, согласно которому заряженное оружие, исключая врага, ни на кого направлять нельзя. Это правило в боевой жизни даже обсуждению не подлежит, и старший лейтенант выполнял его даже тогда, когда никого из начальства поблизости нет и не предвидится.

На самой вершине хозяин «Мерседеса» залегал недолго. Проверил безопасность взглядами в разные стороны, в том числе в сторону приближающегося урагана и в сторону старшего лейтенанта Заборских, но не встал, а пополз дальше, наверное, напрямую к своему грузовику, вернее, к тому, что от него осталось.

Сергей считал минуты, мысленно сам ползком преодолевая дистанцию по памяти, которая какие-то моменты сохранила. Так он «прополз» до грузовика, забрался в кабину, нашел визор, с его помощью осмотрелся. Потом даже машину проверил на предмет возможного ремонта или исправления мелких поломок на месте. Так же мысленно ключи от машины «вытащил», надеясь, что они еще пригодятся, и только после этого, по-прежнему ползком, стал «перебираться» от одного убитого офицера к другому, чтобы собрать санитарные пакеты. Последним «добрался» до солдата-водителя. И все. Можно было возвращаться, и старший лейтенант мысленно «пополз» к перевалу через холм. От всего этого мысленного передвижения, от напряжения, которое должно было бы быть при действительном ползании, у Заборских закружилась голова, ему даже показалось, что раны стали сильнее кровоточить. Он слышал где-то утверждение, что мысль материальна, но не предполагал, что настолько. Захотелось отодвинуться от камня, который он использовал вместо бруствера, лечь на бок и закрыть глаза. Может быть, даже уснуть, если удастся. Но долг товарищества оказался сильнее физической немощи. Михаила Викторовича необходимо было прикрывать на случай появления на холме бандитов, и Сережа остался на своем посту. Единственное, что он себе позволил, это смена позы. Но даже это движение стоило ему больших усилий, видимо, ранение оказалось более тяжелым, чем думалось ранее. От волнения и беспокойства Сергей чувствовал себя еще хуже, наверное, беспокойство поднимало давление, и раны начали пульсировать. Каждый удар пульса — укол боли. Во рту скопилась тошнота. Как же без нее? Ранение в голову не может обойтись без сотрясения мозга, а сотрясения без тошноты не бывает.

Время шло, а Михаил Викторович все не возвращался. Это опоздание еще не было катастрофическим, но все же сильно тревожило старшего лейтенанта. И от этой тревоги красный туман заливал глаза и мешал смотреть. Заборских еще дважды мысленно «прополз» всю дистанцию туда и обратно. Это сильно утомило, отняло так много сил, что Сережа с трудом встал на ноги. Но встал. Ему необходимо было подняться. Он обязан был это сделать. Когда первый из бандитов, что перешли холм, готов был расстрелять старшего лейтенанта, Михаил Викторович вполне мог в скалах отсидеться. Знал же, что бандитов много, а он один, и вооружен только лишь обрезом охотничьего ружья. Знал, что бандиты только что уничтожили хорошо вооруженную группу спецназа внутренних войск, профессиональных «волкодавов», но не побоялся, пришел на помощь. Убил бандита, а потом и второго убил. Неужели теперь его бросать там, на другой стороне холма, попавшего, видимо, в беду или, по крайней мере, в трудное положение?

Конечно, Михаил Викторович мог и просто лежать где-то там, на той стороне, и наблюдать за действиями бандитов. Но он тоже понимает, что Заборских ждет его. И не может наблюдение длиться вечно, пора уже возвращаться. Много раз пора вернуться. Ураган уже близко, он вот-вот налетит, и тогда вернуться будет чрезвычайно трудно. Против ураганного ветра идти человеку чаще всего не дано. Ветер сомнет, свалит и покатит его. Может поднять и унести. Ветер все может. Это не просто ветер. Это ураганный ветер.

Казак все это понимает, не может не понимать. Но не возвращается. А это значит, что его следует выручать, понял старший лейтенант…

Особенно трудно дались первые шаги. Идти пришлось в гору. Сережу шатало и мотало, поэтому он предпочел не путь к вершине холма, а путь рядом со скалами, где можно было остановиться, приложившись к скале плечом, и перевести дыхание. Хорошо еще, что ветер был попутным, он подгонял, а не останавливал. Но скоро старший лейтенант вошел в ритм, и целых пять минут ему казалось, что с каждым шагом силы все больше крепнут. Но через пять минут земля вдруг закачалась под ногами, и ощущение было такое, что Заборских вот-вот упадет. Пришлось в самом деле приложиться плечом к скале и перестоять так минуту. Хотелось сесть или даже лечь. Невыносимо хотелось. Это стало чуть ли не высшей целью его жизни — сесть или лечь. Но Сережа понимал, что потом уже не сможет встать, и пересилил себя. Отдыхал стоя.

Голова горела пламенем. Словно там, внутри, кто-то газовую горелку распалил и постепенно добавляет и добавляет к пропану струю кислорода, чтобы пламя из красно-голубого превратилось в белое и сжигающе-огненное. Нужно было пересилить себя, нужно было идти. Но пламя внутри ослепляло голову и застилало туманом дорогу.

А потом рядом с ним появилась вдруг откуда-то она, первая женщина в его жизни. Она не привиделась ему, она в самом деле появилась.

— Что тебе-то, предательнице, здесь надо? — спросил он с вызовом.

Но она только улыбнулась в ответ, взяла его под локоть, как брала когда-то, и потянула. И он пошел за ней. Они шли вроде бы и в гору, потому что в эту сторону можно было только в гору идти, тем не менее Сережа видел впереди море. Ему странно было осознавать это, и откуда-то появилась мысль, что она ведет его именно туда, желая войти в воду вместе с ним. И тогда он вспомнил, что она умерла, утонула в море через год после того, как они расстались. А когда понял это, женщина вдруг исчезла. Никто уже не тащил его под руку, он шел самостоятельно. И моря впереди уже не было. Был только подъем в гору, который закрывался все более плотным бело-красным туманом. Он стелился под ногами, был липким и вязким, и ноги из него при каждом шаге приходилось вырывать с трудом.

Сережа все же осознал, что навстречу ему из тумана идут два человека. Идут быстро, торопятся, с встречным ветром борются. Он поднял автомат, но упал, не успев дать очередь…

— Слушай, ты вроде бы и не сильно здоровый парень, откуда в тебе столько веса? — выдохнув себе в усы, спросил казак Михаил Викторович, едва Заборских открыл глаза. — Ну, и тяжел ты, брат. Я сюда тебя еле-еле дотащил.

Старший лейтенант пришел в сознание плавно и быстро, секунда за секундой, словно читая какой-то текст, вспомнил все, что произошло. Он сразу узнал место, где они находились. Это была та самая расщелина, откуда Михаил Викторович стрелял в первого бандита, пытавшегося убить Сережу. Потом они вместе там прятались, пока казак не нашел более удобное убежище.

Рядом с Михаилом Викторовичем сидел на земле и перевязывал себе окровавленную кисть левой руки рядовой Никифоров, водитель отрядного грузовика. Рядом с Никифоровым лежал обрез казака. Видимо, Михаил Викторович поделился с водителем оружием, оставив себе автомат, поскольку Никифоров был без автомата. Но осознание окружающего и понимание ситуации пришло чуть позже. А сначала старший лейтенант подумал, что ему снова мерещатся покойники. Он ведь считал рядового Никифорова погибшим. Если ему привиделась первая его женщина, утонувшая в море, то почему не может привидеться погибший в бою рядовой? И если с ним вместе Михаил Викторович, то и он, может быть, уже тоже погиб? Но тогда вставал вопрос — а сам Сережа жив? Разве может живой видеть погибших живыми?