Рассадник добра - Светлана Дмитриева

— Значит, будем работать вместе, — подытожила Машка.

Она еще никогда не работала в такой приятной компании. Как бы ей хотелось, чтобы об этом узнали ее высокомерные обеспеченные одноклассники! Она готова была прозакладывать голову, что никто из них не видел живого эльфа.

— Кстати, о работе, — напрягся Май. — Будь готова к тому, что вскоре Вили вызовет тебя к себе. Он, конечно, человек, но глаза у него острые. Только тем и жив.

Вий раздвинул губы в такой нехорошей улыбке, словно выживание некроманта зависело исключительно от него.

— И что? Его сильно смутит, если он увидит, что я из другого мира? — удивилась Машка. — Странно, мне казалось, что все серьезные маги в курсе теории множественности миров.

— Увы. — Вий вздохнул. — Некроманты, к коим принадлежит и наш глубокоуважаемый хозяин, интересуются только одним миром, принадлежащим Херону.

Имя это вызвало у Машки странные и неприятные ассоциаций. По спине струйкой ледяной воды пробежал холодок, коснулся лопаток, взбудоражил поясницу. Машка передернулась.

— Ладно, постараюсь выглядеть местной провинциальной дурочкой.

— А она вовсе не глупа, — удивленно резюмировал Вий, обернувшись к Маю.

— А почему это я обязана быть глупой? — обиделась Машка.

— Ты — человек, — снисходительно пояснил, улыбаясь, старший из эльфов.

Лицо его в этот момент чем-то сильно напомнило Машке лик Мадонны с известной картины. Такая же любовь, всепрощение и некоторое обидное превосходство взрослого над ребенком светились в нем.

— Ну и что вы мне тут расизм разводите? — парировала Машка.

— Между прочим, — заметил старший эльф, — это говорит о моем хорошем воспитании.

— Что-то вы меня совсем запутали, — призналась Машка.

— Тогда ступай спать, — предложил Вий.

Май махнул ей рукой на прощание и скрылся в кустах, от влажных листьев которых одуряюще пахло черной смородиной. И Машка действительно почувствовала, что от сидения в саду на свежем воздухе ей невероятно хочется спать. Она успела только подумать, что это наверняка какая-то магия и надо научиться от нее защищаться, как вырубилась на кровати, не раздеваясь и не снимая босоножек.

Снился ей тяжелый экзамен по математике. Учительница алгебры и геометрии, потрясая отчего-то выросшими на голове массивными рогами, грозно вопрошала ее: «Так сколько же надо черных кошек, чтобы поднять армию мертвецов численностью до тысячи голов?!» А Машка все не могла рассчитать, потому что забыла формулу, и очень огорчалась по этому поводу. Она точно знала, что задача простая, но ответ не давался ей. Учительница злилась еще больше.

Этой ночью Машка совсем не отдохнула. В окно кто-то скребся — наверное, ветки, а где-то вдалеке кто-то выл тоскливо и протяжно. Сырой воздух, проникая из окна, осторожно касался ее лица. Сны были сумбурны и болезненны.

Ее соседкой по домику оказалась помощница кухарки с непроизносимым столичным именем, полным шипящих и свистящих звуков. Попытавшись произнести то невероятное буквосочетание, коим представилась совершенно рязанской внешности девица, Машка запуталась в собственном языке и сникла.

— Можешь называть меня Тиока, — великодушно разрешила та. — Откровенно говоря, мне все равно, как меня зовут. Меня все родственники с детства по-разному звали, потому как то жуткое имя, которое мне дал папенька, могли произнести только два человека, он и я.

— И зачем только нужно такое имя? — искренне удивилась Машка.

— Как зачем? В честь великой победы над ельфями, — объяснила Тиока. — Мой родитель, небо ему в подстилочки, великий расист был, за что и отсидел изрядно. Мое имя — это лозунг человеческой армии Возмездия на каком-то из древних языков. Папенька утверждал, что кто-то из наших предков в этой армии не последним человеком был. Врал, наверное...

— Почему врал? — спросила Машка.

— А он всегда врал, — отмахнулась девушка. — Да ладно уже о нем. Я его не очень-то и любила.

Машка прикусила язык. В целом Тиока ей понравилась, но то, что она не слишком любила родного отца, который, каким бы он ни был, все-таки жил с ними, осталось ей непонятным.

— Ты ельфей уже видела? — жадно продолжила Тиока.

— Ага. Они милые, — автоматически отозвалась Машка. — Мы с ними ночью замечательно побеседовали.

— Ну вот, вечно мне не везет, — расстроилась Тиока. — Как уеду к своим, у них вечно гон наступает.

— Что? — не поняла Машка.

Тиока усмехнулась. Как может взрослая девушка не знать, что такое «гон у ельфей»? Это казалось странным. Любая женщина, если в ней осталась хоть капля романтики, мечтает встретить эльфа во время гона. Нелюди, считающиеся самыми лучшими любовниками, о которых только можно мечтать, становились в это время общительными и любезными даже с теми, кто не укладывался в их каноны красоты. А главное, любая женщина, даже самая страшная и криворукая, подарившая в это время эльфу свою благосклонность, может рассчитывать на счастливое замужество.

Некромант любил работать в парадной зале, предназначенной не столько для исследований и ритуалов, сколько для поражения состоятельных и оттого придирчивых и консервативных клиентов. Ее оформление было выполнено в старинном стиле — стены напоминали черный камень подземных пещер, и безмолвные чучела животных украшали их. В зале не было ничего лишнего: почти голые стены и умопомрачительно дорогие магические приспособления, из тех, которыми торгуют собиратели редких древностей. Когда-то здесь стоял алтарь, созданный давно умершим черным магом Таятотом, который с первого года обучения Вилигарка в академии стал его кумиром. Алтарь обошелся некроманту в солидную денежку, но он не сожалел об этой трате. Таятот знал толк в создании магических предметов. Даже при проведении самых сложных ритуалов алтарь не перегревался. Современные алтари, даже такие, какие создавал сам Вилигарк, не шли ни в какое сравнение с ним.

Но уже несколько дней алтарь принадлежал кому-то другому. Этот другой был серьезным магом, поскольку некроманту не удалось проследить за его посыльным до конца. Конечно, он убил дерзкого вора, но это не принесло ему удовлетворения. Посыльный был только длинными руками мерзавца-конкурента. Некромант не любил быть проигравшим, но приходилось признать: в этой истории его вчистую обставили. Впрочем, он не собирался забывать об этом. Вилигарк поморщился и сплюнул точно в серебряную плевательницу, занимающую сейчас место украденного алтаря. Плевок зашипел в драгоценной чаше. «Опять кислотный», — с досадой подумал Вилигарк и, поразмыслив немного о суете мирской жизни, громко позвал кота.

Леонор, презрительно дернув хвостом, спрыгнул с насеста и медленно подошел к магу.

— Леонор, — просительно произнес Вилигарк, — мне плохо. Меня никто не любит и не понимает!