И пала тьма - Джеймс Клеменс

— Я ничего не почувствовала.

— Возможно, оно было таким слабым, что мы не заметили, а репистолы встряхнуло.

Лаурелла закивала, она была готова на любое объяснение.

— Но вдруг нам не поверят? — Дарт подошла к ведру с мыльной водой и оставленным на полу щеткам. — Что, если никто не почувствовал содрогания почвы? Вину возложат на нас. И тогда…

Глаза Лауреллы округлились.

— Возможно, нас даже выгонят за подобный проступок.

— Нет! — Лаурелла в ужасе закрыла рот рукой. — Отец с меня шкуру сдерет…

В ее глазах стоял непритворный ужас. Семья Лауреллы с младенчества готовила ее к роли доверенной служанки и ни за что не смирится, если дочь изберет себе другое поприще. После прибытия в кастильон девочка получила лишь одно письмо от родителей, к которому прилагалась корзинка белых лилий. Дарт тоже прочитала записку. В ней чувствовалось разочарование. Лауреллу избрали хранить один из пяти меньших гуморов… В ту ночь она пролила немало слез, рыдая о провале, хотя пыталась выдать их за слезы радости.

Но Дарт ее уловка не провела, и сейчас, видя, как подругу обуревает подлинный ужас, она впервые засомневалась, что сиротство — самая худшая участь.

— Мы все уберем, — пообещала она. — Никто не узнает. Здесь же тысячи этих репистол.

Она наклонилась и начала подбирать осколки. По кладовой поплыл запах божьей воды — желтой желчи. По крайней мере, разлилась желчь, а не кровь, самый драгоценный из гуморов. Дарт кинула осколки в ведро с водой. Она выбросит их, когда будет выливать воду.

Лаурелла наполнила грудь воздухом и, набравшись энтузиазма, снова опустилась на колени и принялась оттирать пролитый гумор, то и дело макая щетку в мыльную воду.

Скоро пол снова заблестел, как будто ничего не случилось.

— Никому ни слова, — предупредила Дарт.

— Это будет наш секрет, — ответила Лаурелла.

Призрак охотно подхватил последнее слово.

Сердце Дарт наконец перестало колотиться, и она нашла глазами Щена. Тот поджал хвост и уткнулся в пол. Девочка бросила ему хмурый взгляд. Как ему вообще удалось сбросить сосуд? Может, он случайно соприкоснулся с их миром, как тогда, когда поцарапал Лауреллу? Но ему удавалось обрести плоть только тогда, когда он был возбужден, рассержен или защищал хозяйку.

Дарт перевела взгляд на свои руки, вспоминая тот единственный раз, когда ее кровь отворила для Щена путь. Произошло что-то непонятное. Может быть, на Щена повлияли хранимые в кладовой могущественные, наполненные Милостью гуморы?

Размышления прервал громкий голос, который даже призрак не осмелился передразнить:

— Девушки! Собирайте ведра и щетки!

Голос матроны Шашил.

— Она знает!.. — в панике воскликнула Лаурелла.

Дарт строгим взглядом заставила ее замолчать:

— Она всего лишь пришла забрать нас из кладовой.

В тайнике не имелось окон, и без них время тянулось долго, но Дарт могла поспорить, что подошел конец утренней работе. Далее следовал короткий завтрак из хлеба с сыром, подслащенного медом чая. Потом до конца дня тянулись уроки.

Лаурелла поднялась на подгибающихся ногах, прижимая к груди щетку. Дарт подхватила ведро, поскольку понимала, что подруге сейчас такая ноша не под силу. Сама она давно привыкла к тяжести хранимых секретов.

Она протянула ведро Лаурелле, чтобы та положила туда щетку. Их глаза встретились, и девочка прочитала на лице подруги благодарное облегчение.

— Ты такая храбрая. — Лаурелла коснулась ее руки.

Дарт не чувствовала гордости от похвалы. Она знала, что истинная природа ее храбрости заключена в крайнем отчаянии. Не имея представления, как долго ее позор останется нераскрытым, она считала каждый день, прожитый под крышей и с сытым желудком, за счастье. И понимала, что это счастье продлится недолго.

Дарт пошла впереди, неся ведра и щетки. Какая разница, если их сейчас поймают? Все равно ее могут изгнать только один раз.

Она пробиралась между полками, а следом шли Лаурелла и Щен. Свет факелов у двери разгорался все ярче.

На пороге их ждала матрона Шашил. Она была крупной женщиной, с внушительным бюстом и широкими бедрами. Шашил могла помериться выносливостью с мулом, а лицо ее слегка напоминало лошадиную морду.

— Девушки, поторопитесь. Нас ждет непростой день.

Лаурелла присела в поклоне. Дарт попыталась повторить ее грациозное движение, но ведро потянуло ее в сторону, и поклон вышел похожим на неудачную пародию. Она едва не выплеснула воду на туфли матроны.

Шашил переполняло радостное возбуждение, и она ничего не заметила. Щеки матроны раскраснелись от удовольствия.

— Нам предстоит столько сделать, а вы совсем не готовы!

Дарт охватило тревожное подозрение.

— Не готовы к чему? — спросила Лаурелла, выходя следом.

— Вы обе предстанете перед господином Чризмом!

— Когда? — Дарт опять едва не уронила ведро.

— Сегодня вечером!

* * *

Дарт не чувствовала вкуса еды. Ей вполне могли подать опилки, и она ничего бы не заметила. Но она съела все без остатка, потому что, без сомнения, это был ее последний обед в замке.

Лаурелла же пощипывала хлеб, как испуганная птичка, подняла было чашку с чаем, но тут же поставила ее обратно на стол. После объявления матроны Шашил девочка не знала, куда себя деть.

— Нас ждет встреча с богом, — наверное, в сотый раз вздохнула Лаурелла. — Я могу просто упасть в обморок от его величия.

Дарт молча добавила в чай меда — ей никак не удавалось достаточно подсластить его.

Обед девочкам подали на балконе южного крыла, выходившем на обнесенный стеной сад Чризма. Самая древняя коллекция растений мира, как говорил им Джаспер Чик — магистр, присматривающий за землями и башнями замка. «Сад посадили, когда Чризм выбрал себе эту землю, — с гордостью сообщил Джаспер. — Он первым из богов сочетался браком со своим царством и напоил его своими Милостями. Собственной рукой он бросил первое семя и оросил его кровью».

Дарт разглядывала тысячелетнее дерево мирр в центре сада. С балкона оно казалось целой рощей. С кончиков раскидистых ветвей к земле тянулись корни и, попадая в удобренную землю, давали рост стволам потоньше, которые в свою очередь подпирали новые ветви, так что в итоге дерево росло не столько в высоту, сколько в ширину. Сейчас мирр занимал не менее тысячи акров. Одно дерево стало лесом.

«Мирр не только знак земли Чризма, — поучал магистр. — Он также олицетворяет собой великую сотню. Господин Чризм первым пустил корни в нашей земле, сжился с ней, а позже его примеру последовали прочие боги и заселили все Девять земель Мириллии».