Эра беззакония - Вячеслав Энсон

— Нет у меня проблем. И помогать мне не надо… — ответила она.

— Тогда позвольте проводить вас до границы парка, — предложил Олег Петрович. — Будет нам маленькая награда за то, что высматриваем вас каждый вечер, а вы так редко здесь проходите. Так ведь, Бон?

— А с какой же целью высматриваете, позвольте вас спросить, — удивилась Валентина. — Хотите ограбить или…

— Ну что вы! Юристы-маньяки, конечно, в истории попадались… Но я из других побуждений. Сплошная эстетика. Да… Любуемся! Мы с Боном в некотором роде холостяки. Нам можно. Красивая женщина для нас…

— Вот и пришли, — перебила его Валентина. Парк, действительно кончился. — Смотрели кино «Обыкновенное чудо», захаровское? С Янковским, Абдуловым в роли медведя? Старое кино. Ну, вспоминайте!

— Сейчас, сейчас… Где Миронов поет: «Ба-а-бочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк…»?

— Да, да! — обрадовалась Валентина. — Как раз эта сцена про вас и про вашего Бонифация. Помните? Жена волшебника отвечает Миронову: «Мой муж превратит вас в крысу…», а Миронов спрашивает: «А кто у нас муж?» Помните?

— Помню, — разочарованно произнес адвокат. — И кто у нас муж?

— Не волшебник, — улыбнулась озорно Валентина. — Но в крысу превратит запросто.

— Предупреждать надо…

Олег Петрович откланялся и побрел прочь. За ним, временами оглядываясь, потрусил Бон.

До площади перед супермаркетом, от которого она начала путь, осталось совсем немного. На душе посветлело. Разворошенная куча страхов и дурных мыслей улеглась чуть по-новому, создав видимость возможных перемен. И Олег Петрович развлек. «Можно еще и ко мне приставать» — порадовалась за себя Валентина. Эх, Калмычков…

«Я ведь сделала шаг навстречу… — подумала она. — Первая сделала. Теперь его очередь. А с Ксюней как-нибудь вместе управимся…» На душе определенно полегчало. Все она делает правильно. И все получится.

9 ноября, среда

Поезд прибыл в Санкт-Петербург в семь тридцать две. Утро занималось ясное, с ледком. После московской моросящей гнуси — свежо и приятно. «Домой вернулся», — порадовался Калмычков. На выходе с перрона к нему подлетел капитан Егоров:

— С возвращением, Николай Иванович! Думал, не успею…

— С чего такие церемонии? Я не просил встречать.

— Начальство послало. Полковник Перельман. «Волгу» служебную дали. Что б я так жил! — Егоров отобрал нетяжелый калмычковский портфель и повел к машине.

В восемь тридцать собралась вся группа, и Калмычков принял доклад Егорова о проведенных мероприятиях. Окончательно уперлись в стену.

— Дохлое дело, — подытожил Егоров. — Даже личность установить не можем. Пальчиков в картотеке нет. На показ фотографии по телевидению реакции нет. Свидетелей нет. Была ниточка, Самсоновы, не уберегли. Фотороботы предполагаемых убийц у каждого постового. Что еще не сделали?..

— Самое плохое, — добавил Калмычков, — что данные по другим самоубийствам нам не помогут.

— Так точно, — майор Нелидов протянул ему бумажку. — Связей не установлено. Мы проработали всю присланную вами из Москвы информацию. Самоубийцы абсолютно не связаны между собой. Провели повторные допросы медиков. Принципиально нового — ничего. Допросили журналистов. Тоже облом. Вызвал их самоубийца, кроме того, который репортаж на Первый канал делал. Упирается, источник не выдает. А ведь с него волна покатилась.

Повисла гнетущая пауза. Народ ждал от своего предводителя гениального хода, а предводитель тонул вместе со всеми в трясине разочарования. В эту минуту вошел Перельман.

— Что же не заходите, Николай Иванович? С докладом.

Калмычков схватился за него как за соломинку. Велел своим не расходиться и вышел вместе с Перельманом. Доложил лишь внешнюю кайму событий, но Перельману и этого хватило. Похоже, он считает себя истинным двигателем расследования. Пусть порадуется. Вершитель судеб.

А генерал Арапов не обрадовался. Ему Калмычков выложил все. И о Бершадском, и о закономерности. Он долго молчал. Калмычков успел выпить кофе, выкурить сигарету.

— Это скорее плохо, чем хорошо… — «очнулся» генерал.

Такой оценки Калмычков не ожидал.

— Если Бершадский начнет копать со стороны телевидения, он влезет в чужую кухню. А тамошние повара любопытных не любят. Нарвется на грубость. Вплоть до самых серьезных последствий. И все! Съедят Бершадского, кто тебя в Москву перетащит?

— А мы не хотим выяснить — кто кашу заварил?

— Не увлекайся, Николай. Мы всего лишь внедряем своего человека в министерство. Вот наша задача. Бершадский — самый короткий путь. О такой удаче никто и не мечтал. Если внедришься через него, очень много проблем отпадет. Будешь первым по ту сторону фронта. Не спугнуть бы!

— Тогда каков план действий? — Калмычков ощутил себя лошадью, остановленной на полном скаку.

— Зачем обижаешься? Ты светанулся в министерстве хорошо. Но не путай цели окончательные и промежуточные. Сейчас надо пошуметь здесь, в низах. Набрать очки. Пусть крючок заглотят! Ищи козырь в Питере. Не найдешь — придумай! Максимум день у тебя. Если Бершадский попрет на верха с твоей идеей — ему точно кранты. Отвлекай его, Коля! Смещай акценты на Питер. Чем смогу, помогу. Перельмана на денек озадачу, чтобы не путался под ногами. Иди, думай. Мои старые мозги уже не шевелятся. Нужен сильный ход!

Легко сказать! Калмычков брел по коридору и не представлял, с какой стороны подступиться к задаче. «Сильный ход…»

Обдумывая, где ж его взять, этот ход, Калмычков разослал с поручениями всех, кроме Егорова. При утреннем докладе показалось — Егоров не договаривает. Почудилась некая «заначка».

— Что ты прячешь от меня, Валера?

— Нечего прятать, Николай Иванович… — Егоров потупился. — Фактов нет, одни мыслишки.

— Выкладывай мыслишки, мыслитель.

— Какой я мыслитель? Они по кабинетам сидят, а меня ноги кормят. Боюсь вторгаться в вашу епархию. Коль сапоги тачать начнет пирожник… — Егоров мялся, словно выношенная им мысль оказалась слишком большой, и он просто боялся ее «родить». — По самоубийце мы уперлись?

— Уперлись, — согласился Калмычков.

— А по тем, кто его ищет?

— Тоже уперлись…

— Дудки! — Егоров решился-таки «разродиться». — По самоубийце даже действий никаких придумать не можем. В розыск объявить — некого. А по этим уродам — можем!

— Что мы можем? — Калмычков пока не «врубался».

— Город на уши поставить можем!

— Как, для чего?.. — спросил Калмычков.

— Это мы знаем, что «клиент» на вокзале терся, и в городе его нет. А «эти» — не знают! Есть маленький шанс, что они легли на дно, но из города не выезжали. Хари свои по телевизору небось видели…