Родимые пятна - Сара Дюнан

Теперь мне известно, где все это время находилась Кэролайн. Погода, упоминания о разных балетных постановках, немного того, немного сего, — словом, в открытках Кэролайн никогда не содержалось ничего такого, чего нельзя было бы найти в английских газетах и журналах. Новость из газеты «Гардиан», попадавшей в Санлис на третий день, вписывалась в открытку и, немного устарев, возвращалась в предместья Лондона вкупе с сообщением о том, что Кэролайн Гамильтон жива, здорова и, судя по обратному адресу, проживает все там же, на Килбурн-Хай-роуд.

Я испытала своего рода удовлетворение, подобное тому, которое испытываешь, вкладывая последний фрагмент в игру-мозаику. Январская открытка, присоединившись теперь к своим сестрицам, лежала передо мной на постели. Итак, Кэролайн пребывала в усадьбе Бельмонов почти до самого конца. Но открытки говорили и еще кое о чем. Они устраняли последние сомнения в том, что дитя Кэролайн представляло интерес для кого-то еще. Иначе зачем бы ей идти на все эти ухищрения, дабы внушить приемной матери, что она продолжает работать в Англии, живет одна и ни в коем случае не беременна? А если в этом ребенке и был заинтересован еще кто-то, то кто же, кроме бездетной, богатой четы Бельмонов? Перелетный племянник наверняка получал определенные выгоды от бездетности дядюшки, хотя вряд ли признался бы в этом, доведись нам встретиться. Итак, Матильда утверждает, что ее муж не имеет никакого отношения к зачатию младенца Кэролайн, и я, как ни странно, почему-то ей верила. Но это еще не доказывает, что Бельмоны не могли усыновить чужое дитя. Допустим, супруги отчаялись родить ребенка, а у Кэролайн было, что им предложить. В этом случае каждый получал желаемое: девушка — достаточно денег, чтобы рассчитаться с долгами, а супруги— маленького Бельмона, наследника фамильного имени.

Все прекрасно. Кроме, конечно, трагического завершения этой истории. Так что же случилось между шестым декабря и четырнадцатым января? Что заставило ее пересечь Ла-Манш и броситься в Темзу? И что это за тайна такая, которая нуждалась в столь тщательной охране при содействии злодейских собак, гренадерских домоправительниц, открыток, написанных во Франции, а отсылаемых из Лондона, и нагромождения бедьмоновской лжи, которой заваливали всякого, кто решался задать самые простые вопросы? Естественно, кому захочется признать себя виновником самоубийства, тем более если ты национальный герой? Да и вряд ли в том есть его вина. И то, что в Англии порождает сенсацию, во Франции, вероятно, никого не заставит и бровью повести. Ох, нелегкая у меня работенка! Получишь пару ответов, а они порождают еще кучу вопросов. Но, когда сомневаешься, поставь себя на их место. Передо мной явился образ Бельмона, старого, сухого и гневного, сидящего за своим огромным столом, в то время как его секретарша терзает телефон, пытаясь выяснить, как со мной связаться, а узнает только, что я сегодня, еще до полудня, выписалась из отеля. Что же он предпримет дальше? Будет ждать, пока я войду с ним в контакт, или попытается сам меня разыскать? В конце концов, я остановилась не так далеко от Вилльметри. Предположим, что это детская игра, пряталки. Рано или поздно тебя все равно найдут. Вопрос времени, больше ничего.

В окно моей крошечной комнатушки было видно, как солнце садится за линию крыш, и чувствовалось, что заметно похолодало. Сумерки. Еще час до полной темноты. Я задернула штору и зажгла светильник, укрепленный над кроватью. Нет, чем ждать да гадать, лучше взять инициативу в свои руки.

Было почти шесть часов вечера. Не слишком поздно для звонка в офис трудоголика. Но я, увы, опять наткнулась на Цербера, стерегущего телефон. Босс, как торжественно сообщила она, находится в отсутствии.

— Тогда передайте ему, что завтра утром я буду ждать его перед главным входом в Лувр. Ровно в десять часов утра.

— Да это совершенно невозможно! У него уже расписан весь день.

— Прекрасно. Но вы все же передайте ему то, о чем я вас просила. Я думаю, его это заинтересует.

— Но…

Я положила трубку и вдруг с удивлением обнаружила, что моя рука слегка дрожит. «Вы что, никогда ничего не боитесь?»— вспомнился мне вопрос мужчины в шикарно-небрежном и страшно дорогом костюме. Тут, словно из мужской солидарности, присоединился и голос Фрэнка: «Вспомни, Ханна, что я тебе говорил. Наша работа опасна лишь тогда, когда ее исполняет придурок. Почему, ты думаешь, полицейские ходят по двое? Да потому, что второй всегда прикрывает твой тыл. Ты вот влипла в тяжелую ситуацию, а я ничем не могу тебе помочь, поскольку далее не знаю, где ты находишься. Ну да ладно, помни только бойскаутский девиз: Будь готов!»

Спасибо тебе, Фрэнк! Хорошо, что напомнил… Кому нужны настоящие друзья, когда у вас такие работодатели!

Я не могла позволить себе отменить вызов, поскольку международная связь была предварительно оплачена. Во Франции 6.30 вечера, значит, в Англии— 5.30. Фрэнк, возможно, чистит свой «смит и вессон» и размышляет о том, в какой из пабов пойти после работы. Но не исключено, что он уже сидит в одном из них. Или еще сидит. Автоответчик его работал исправно и принял мою просьбу перезвонить. Но Фрэнк не откликнулся, и оператор посоветовал мне позвонить в другой раз. Тогда я дала ему другой номер. На том конце провода почти сразу послышался писк и восторженный визг, это, несомненно, была Эми, которая обожала играть с телефоном. Через несколько секунд трубку взяла Кэт.

— Ханна? Алло! Ханна? Что случилось?

— Ох, да ничего особенного. Я здесь на несколько дней, вот и решила что-нибудь купить Эми, но, увы, не помню ее размера.

— Где это здесь?

Я слышала ее превосходно, даже не верилось, что ее голос идет ко мне по проводу, проложенному под Ла-Маншем.

— Б Санлисе, где же еще?

— В Санлисе?..

— Это небольшой городок северо-восточнее Парижа.

— Ты там по работе?

— Ну, в общем, да…

— Все твоя несчастная беременная балерина?

— Ага.

— Нашла папашку-то?

— Пока нет.

— У тебя все хорошо?

— Все просто прекрасно. Я же сказала тебе, что звоню только затем, чтобы спросить о размерах Эми.

— Во Франции, кажется, другие размеры, лучше просто скажи, что это на трехлетнего ребенка. Впрочем, я ни в чем не могу быть уверена, ведь пока ты вернешься, она, вероятно, здорово успеет вытянуться. Почему бы тебе не привезти ей что-нибудь на вырост? Что-нибудь вроде большого цветного портрета Джонни Холлидея? К тому времени, как она подрастет, он снова, скорее всего, станет кумиром молодежи.

— Джонни Холлидей! Джонни и Сильвия. Ох, Кэт, какие времена были…

Мне вспомнились заголовки тех экземпляров «Пари-матч», на которые можно было наткнуться в любом пыльном углу любого британского пансиона. Потом они постепенно перемещались на пляж, где ветер швырял в наши бледные, изнуренные учебой лица их обрывки, а потом заметал их песком. Вспомнились и эти пляжные девичьи пикники. Семейные праздники, так мы это называли. In loco arentis[32]: годами я думала, что это было некоей формой безумия, порожденной тем, что слишком много времени проведено возле родителей. Не удивительно, что я предпочла работу. Но есть вещи, которые никогда не забываются, особенно между сестрами. На том конце провода Кэт продолжала что-то настойчиво говорить.