Подснежник - Джейк Арнотт

Начинает звучать музыка. Какая-то бешеная турецкая мелодия. Барабаны бьют как сумасшедшие. Бум-ба-ди-бум. Бум-ба-ди-бум. На сцене колышет ляжками цыпочка в золотом купальнике. Я тоже раскачиваюсь и дергаюсь под этот варварский азиатский ритм и ничего не могу с собой поделать. Чика-чика-чика-чика… Я проталкиваюсь к самой эстраде. На эстраде ритмично подрагивают в такт музыке крупные сиськи. Трясутся. Гипнотизируют.

– Ур-р-р-а-а-а! – кричу я в знак одобрения. – Давай! Раздевайся!

Цыпочка на эстраде не обращает на меня внимания. Кто-то кричит мне, чтобы я сел на место, но я пропускаю эти слова мимо ушей. Во мне поднимается какая-то безумная волна. Бум-ба-ди-бум. Бум-ба-ди-бум. Чика-чика-чика-чика-чика… Я лезу на сцену. Что, черт меня возьми, я делаю? Да просто лезу на сцену, вот что я делаю!

Я наверху. Танцую вместе с цыпочкой. Трясу всеми частями, как и она.

– Ну, давай, дорогая! – кричу я ей.

– Пшёл вон! – шипит она в ответ.

Очаровательно.

Внезапно танцовщица перестает трясти грудями и уходит. Из зала снова доносится свист и топот. Мне кричат, чтобы я убирался. Кричат и бросают всякие вещи. У моих ног со звоном разбивается стакан. Я стою на эстраде и смотрю на море лиц. Суки! Я вас не боюсь! Клал я на вас с прибором! Музыка все звучит, и я начинаю танцевать на глазах у всех этих грязных козлов. Я расстегиваю пиджак и ловко уклоняюсь от пролетающей мимо пепельницы. Слабо, дорогие мои, слабо! Ослабляю узел галстука, снимаю и раскручиваю над головой, словно боа из перьев, как делают стриптизерши. Потом бросаю галстук в толпу и начинаю расстегивать рубашку. Я покажу этим людишкам, что такое настоящий мужчина!

Сбрасываю одновременно рубашку и пиджак, и в меня перестают лететь разные предметы. Брюки я сбрасываю уже под одобрительные возгласы. Эти гады развлекаются!.. Мои плавки вызывают у них настоящий взрыв смеха. Шляпу я, разумеется, оставляю и некоторое время танцую под варварскую турецкую музыку.

Швейцары-джорди тоже на сцене вместе со мной. Один заходит слева, другой наступает справа. Делаю шаг навстречу первому, разворачиваюсь, бью, и джорди валится с ног, опрокидывая столик, стоящий у самой эстрады. Я поворачиваюсь – и пропускаю крепкий удар в скулу от второго болвана. Пячусь назад. Джорди наступает, и я провожу хук в челюсть, потом – кросс, и он тоже падает. Собираюсь пнуть болвана ногой, но кто-то хватает меня сзади и, прижав мне руки к бокам, тащит куда-то за кулисы.

– Джек, ради всего святого, успокойся!

Гарри.

Он тащит меня за сцену. Волочет мимо гримерных, завернув в свое пальто. Цыпочка в золотом купальнике кричит мне вслед грязные ругательства. Дороти сосет из своей бутылки, на лице у нее усталое, равнодушное выражение – я, мол, и не такое видала. Наконец Гарри выталкивает меня через черный ход на улицу, в холодную ночную тьму.

– Идем, кретин! – говорит он и берет меня за руку.

– Руки прочь, педик вонючий!

Бац! Что ж, наверное, я сам напросился. Прямо по носу. Только что я стоял, и вот я уже ползаю на четвереньках по темной, пропахшей собачьей мочой аллее. Дыхание легким парком вырывается у Гарри изо рта.

– Ты хочешь, чтобы я бросил тебя здесь?

Вытираю нос тыльной стороной ладони и вижу кровь. На улице дьявольски холодно, а на мне только плавки и пальто. И шляпа. Поднимаюсь на ноги и кое-как отряхиваюсь. Поправляю шляпу.

– Извини, Гарри.

– То-то же! Ладно, идем.

Позади нас с грохотом распахивается дверь. Слышится крик. Это Фредди Берд и его болваны-джорди.

– Только посмей еще появиться здесь, Джек! – Фредди швыряет мне мою одежду. Я подбираю разлетевшиеся брюки, галстук и остальное.

– Проваливай и больше не возвращайся!

Кто-то из джорди тоже что-то говорит, но понять его совершенно невозможно. Потом я слышу еще один голос, но кто это, я определить не могу. У человека не северный, а типично лондонский выговор, но это не Фредди. Голос Фредди я знаю. Человек шипит мне вслед:

– Давно на это набивался, Джек Шляпа!

Я огрызаюсь через плечо.

– Оставь, Джек, – шепчет Гарри, и мы шагаем восвояси.

«Ягуар» Гарри припаркован буквально за углом, поэтому мы идем прямо туда и садимся. Сам я не в том состоянии, чтобы вести машину, поэтому «зодиак» я решаю забрать завтра. Пока же мы едем по Верхней улице к «Ангелу». Уличные фонари, проносясь за окном, пульсируют у меня в висках. Чувствую себя отвратительно. Тошнота внезапно подступает к горлу, и я опускаю стекло и высовываюсь наружу. Успел. Блевотина бьет фонтаном, и я только стараюсь целиться в сторону обочины, чтобы не испачкать до блеска отполированный борт машины Гарри.

Ветер бьет в лицо. Он высушивает мокрые следы вокруг губ. Он бьет меня. Моя голова торчит из окна, и меня вдруг словно бьет молнией. Мэдж. Мгновение, когда я вытолкнул ее из машины. Я ее просто толкнул. У меня и в мыслях не было выбросить ее из машины. Просто она пилила меня. Пилила и пилила. Я велел ей заткнуться. И проваливать на все четыре стороны, если ей так хочется. Я толкнул ее… Я не знал, что дверца плохо закрыта. Мне просто хотелось толкнуть ее посильнее, и я толкнул. А получилось, что я вышвырнул ее из машины на полном ходу.

Отчетливо помню, какой был звук, когда она вылетела наружу и ударилась об асфальт. Свист ветра. И тупой удар, когда ее тело ударилось о покрытие Большой Северной дороги. Я не хотел. Правда не хотел. Теперь Мэдж в больнице. У нее сломан позвоночник. Она останется калекой на всю жизнь. Самое плохое, что никто не винит в происшедшем меня. Я знаю, что Мэдж не настучит. И никто не обвинит меня. Я не виноват. Это был несчастный случай. Самый обыкновенный несчастный случай!.. Никто не спорит. Не возражает. Но за спиной я часто слышу: «Он вышвырнул свою последнюю подружку. Нет, правда… Толкнул – она и полетела!..» Это шутка, вероятно. Ха-ха. Всем смешно. Никто не обвиняет меня впрямую. Никто не говорит мне правды в глаза, так что я не могу оправдаться, не могу сказать, что сделал это не нарочно. Все знают, как было дело, но никто меня не винит. Ни один человек. Кроме меня.

Я все дальше высовываюсь из окна «ягуара». Уличные фонари со свистом проносятся рядом с моей головой. Я думаю… думаю. В самом деле, почему бы нет? Давай, высунься подальше. Покончи с этим, жалкий слизняк! Таблетки, спиртное… Ты уже совсем лысый, да и член у тебя не стоит. Ты больше не человек, не личность – ты самый настоящая развалина. Псих. Давай же, покажи им. Если у тебя осталась хоть капля мужества, ты сделаешь это. Сделаешь!

Я нажимаю на ручку дверцы. Тихо щелкает замок. Дверца распахивается.

– Ты что, сдурел?! – ревет Гарри.

Я мертвой хваткой вцепился в дверцу. Не могу разжать пальцы. Просто не могу, и все. Мне не хватает смелости. Визжат тормоза, машина резко останавливается, и меня выбрасывает из салона. Я лечу по воздуху, потом шлепаюсь в водосточный желоб. Задницей.