Наизнанку. Лондон - Маша Крамб

* * *

Наблюдательный пост комтура возле птичника вызывал массу вопросов. Задать их вряд ли кто-нибудь бы решился, но думать-то не запретишь. На помощь приходила репутация Макса. «Он знает, что делает», – на этом заканчивались все сомнения и перешептывания.

Гостей Макс не ждал: раз в час появлялись инсинуаты с отчетом, вполне достаточно. Поэтому, заслышав медленные шаркающие шаги, комтур напрягся. Верховный? Здесь? Архон выглядел непривычно: сгорбленный, с усталым взглядом, казалось, он постарел лет на двадцать.

– Я так понимаю, Эреб молчит? – уточнил Макс, не отличающийся дипломатичностью.

– Правильно понимаешь. Макс, а если мы ошибаемся? Если вся эта охота, – Верховный махнул рукой в неопределенном направлении, – только навредит?

Ругаться сейчас было очень не ко времени. Комтуру пришлось несколько раз сжать и разжать кулаки, чтобы не нагрубить архону.

– Какой смысл сомневаться и терзать себя бессмысленным «если»? Решение принято. Будут последствия, будем с ними разбираться.

– Комтур, тебе бывает страшно?

Макс отвел глаза. Он всегда считал чужую слабость жалким зрелищем, а слабость главы Ока – и вовсе постыдным. Тем более при свидетеле.

– Всем бывает страшно, только мертвые не боятся, – не ответить Верховному комтур все-таки не мог.

– Видимо, им Эреб не сообщил, что есть вещи и похуже смерти.

Архон развернулся и медленно пошел в сторону внутреннего сада. Макс не провожал его даже взглядом, слишком уж злился, и непонятно, на кого больше. На Эреба за то, что нагнал тумана, переполошил всё Око и не даёт никаких объяснений. На Грея за то, что… Впрочем, о Грее лучше совсем не думать. На себя за то, что теряет контроль над ситуацией.

– Хватит! – рявкнул комтур. – Не уподобляйся!

Ждать. Рано или поздно они объявятся. И скорее все-таки рано.

* * *

Удар. Вот сейчас. Уже сейчас. Ещё секунда. Ну же!

Почему так тихо? Почему не слышно поезда?

Тим открыл глаза.

Вокруг всё сияло. Огни мелькали, проносясь мимо, и они с Соней, невредимые, замерли в центре этой светопляски.

– Эй, всё в порядке, – прошептал Тим, но выпускать сестру из рук не спешил.

Соня непонимающе озиралась.

– Мелкий, что это?

– Хотел бы я знать.

Фейерверк уносился прочь, подмигивая на прощание задними фонарями удаляющегося поезда.

– Этому должно быть разумное объяснение, – заявила Соня, которую события последних дней не заставили поверить в чудеса.

– Согласен, должно. Но у меня его нет. Ты как?

– Лучше, чем крыса.

– Какая крыса? – не понял Тим.

Зарядка нашлась, и Соня реанимировала свой телефон. Посветила Тиму под ноги.

– На которой ты стоишь.

Маленький трупик был не единственным.

– Они же живучие, как тараканы. Говорят, даже ядерную войну могут пережить. Нехорошо это, пойдем отсюда.

Соня ничего не имела против. Кладбище грызунов пугало её не меньше, чем ползающая жижа на «Грин-парк».

– Тимош, я вот…

– Не называй меня так! – ужас от пережитого обернулся мелочной раздражительностью.

– И чего вдруг вспомнил, не возражал же. Ладно, как скажешь. Мелкий, – тщательно выделяя каждый звук, – я вот всё думаю, как такое в принципе возможно?

Тиму было стыдно за эту неприятную вспышку.

– Я тоже думал. Помнишь, Грей упомянул поезд, прыгнувший в другое измерение? Наверняка это он и был.

– Хм, это многое объясняет: и почему мы его не чувствовали, и почему не слышали. Но почему мы его видели?

– Вопрос. Боюсь, правда, что тебе на него не каждый физик-теоретик ответит. А знаешь, если предметы из другого измерения видимы, то призраки плавно перетекают из разряда «невероятное» в разряд «научное явление».

Соня ушла в себя: взвешивать все за и против теории приведений.

Так, незаметно, дошли до «Паддингтон». Грей чётко дал понять, что им нужна та, что на коричневой линии. Тим не стал тратить время на поиски рубильника здесь, тем более что переход обнаружился как раз с того края платформы, где они выбрались из тоннеля.

На месте. Если станция и отличалась от Изначальной двойняшки, то в глаза это не бросалось. Та же белая плитка, те же чертежи Брюнеля на стенах.

– И что дальше? – спросила Соня.

Она стояла посередине платформы и разглядывала несчастных крыс на путях. Здесь их было чуть ли не больше, чем в тоннелях «Кенсингтона».

– Кроме того, что переход в старое метро где-то здесь, Грей больше ничего не сказал, – напомнил Тим, отобрал у Сони телефон и выключил фонарь: света на станции уже хватало, но девушка этого не замечала. – Сомневаюсь, что мы найдем дверь, на которой висит табличка «Переход в старое метро. Только для членов Ока. Вход строго по пропускам».

Соня не реагировала.

– Сонь?

Вздрогнула, словно очнулась ото сна.

– Что-то я задумалась. Что ты говорил? О, ты свет включил!

Глаза у девушки покраснели и подозрительно поблескивали. Тим решил, что она плакала из-за Грея, и тактично промолчал.

– Я говорю, вряд ли мы найдем просто дверь в старое метро. Тут что-то похитрее будет.

– Да, – согласилась Соня и потерла виски, – вряд ли.

Ужасно разболелась голова. Настолько, что смотреть стало тяжело. И пелена перед глазами давящая, густая. Сквозь эту муть Соня видела лишь буквы на стене. Буквы и линии.

– Тим, это чертежи. – Язык слушался плохо.

– Что? О, господи, что с тобой? Сонь! Ты вся белая.

– Я крыска. Маленькая крыска. Вишней пахнет. Чертежи.

Сил сопротивляться больше не было. Соня потеряла сознание.

Из «Руководства по подготовке комтуров низших ступеней»

Закрытый архив Ока

«По завершении первого этапа приступать к «полевым» тренировкам.

Полигон «Поздземка» призван в первую очередь развивать интеллектуальные навыки. Далее приведены маршруты с идеальным и приемлемым временем прохождения. Однако все маршруты подлежат адаптации к каждому конкретному индивидууму. Не рекомендовано начинать с «Чаринг Кросс», так как ключ на станции слишком примитивен. Разумнее оставлять станцию на конец, дабы проверить способность видеть простое и очевидное решение, не усложняя задачу. Тем не менее выбор маршрута целиком и полностью зависит от составителя (в Приложении 1,7 приведен полный перечень ключей, ловушек, экстренных выходов и тупиков).

Полигон «Гластонбери» не является обязательным в программе подготовки. Более того, с 1745 по 1801 год он считался опасным и был закрыт».