Жасминовые ночи - Джулия Грегсон

– Что случилось с Аннабел? – осмелилась мать. – Мне она казалась такой симпатичной. – Ее лицо напряглось; она готовилась услышать от него неприятный ответ.

– Ничего.

– Не может быть – она ведь была без ума от тебя.

– Ма, я уже говорил тебе – ей не понравился госпиталь, и она сказала, что больше не может ко мне приезжать. Я не виню ее за это.

– Я не согласна. – Мать неодобрительно поморщилась. – На мой взгляд, это огромная подлость с ее стороны. Дорогой мой, прости, я знаю, что тебе не нравятся такие разговоры, но ты опять выглядишь так же замечательно, как прежде. – Бедная, запуганная мать куталась в плед. – Может, ты сделаешь еще одну попытку? Напишешь ей или встретишься лично?

– Нет, – отрезал он. – Категорически нет.

– Почему?

– Потому что я не хочу.

Воцарилось молчание, тяжелое, полное невысказанных слов, и он подумал, как и много раз до этого, в госпитале, а честно ли с его стороны было грузить родителей своими проблемами?

– В госпитале… была одна девушка, – выпалил он. – Вероятно, это прозвучит очень глупо и смешно… но мне она очень понравилась. – Он сказал и сразу пожалел о своих словах.

– Нет! – Мать повернулась к нему, ее глаза сияли. – Нет! Это не смешно и не глупо. Кто она?

– Певица, приезжала к нам с концертом.

– Хорошая? – На лице матери появилась профессиональная строгость.

– Да.

Она очень странно поглядела на него.

– Я счастлива за тебя, – сказала она наконец, – потому что я… – Она с трудом сглотнула, а он подумал, что прежде никогда не видел ее слез, а за этот день это случилось дважды. – Потому что я… думаю… даже знаю, что… ну, я думаю, что каждый человек должен умирать, зная, что в его жизни была большая страсть.

– Мама… – Он хотел остановить ее, хотел, чтобы она замолчала.

– Может, это покажется глупым и детским, но я верю в это. Сознание этого дает тебе огромную уверенность! Сознание того, что ты не была обманута, даже если все ничем не закончилось; и не надо никому позволять тебя разубедить, – решительно добавила она. – Если у тебя что-то не получится, то в этом и твоя ошибка.

Она сильно сжала его руку. Он почувствовал какую-то огромную тайну, замороженную в ее душе, и искренне понадеялся, что она не станет ничего рассказывать ему. Он слишком хорошо ее знал и не сомневался, что позже она пожалеет о своей минутной слабости.

– У нас еще ничего не… – пробормотал он.

– Она правда хорошая? – снова переспросила она. – Ну, я имею в виду, хорошая певица?

Он сардонически улыбнулся резкости ее тона. Ей нравились люди с внутренней «изюминкой», и до Аннабел она встретила пару хорошеньких девушек, которых он привозил домой, если не холодно, то с определенной сдержанностью, и тогда это страшно его злило.

– Очень хорошая. – Он был не в силах остановиться. – Ее пение мне очень понравилось.

– Теперь послушай, – предостерегла она. – Не впадай в глупую романтику. Если она такая, как ты говоришь, то ее жизнь так же важна, как и твоя. Тебе придется это понять, и для тебя это будет очень и очень трудно. Боюсь, ты слишком привык быть в центре внимания.

– Спасибо, мам, – насмешливо сказал он. – Я, по-твоему, хвастун и эгоцентрик, верно? Но, вообще-то, мне нравится ее страстность. Я не боюсь этого. – Час был слишком поздний, и было бы жестоко и немилосердно рассказывать матери о том, как неудачно закончилось их первое и последнее свидание.

Глядя на сына, Элис Бенсон остро чувствовала, как много уже отобрала у него война: его юность, двух лучших друзей. Она решила запомнить его таким, как в эту ночь, с влажными от росы темными волосами и горящими глазами.

– Вообще-то, – он взял у матери сигарету и закурил, – сейчас все главные события разворачиваются в Северной Африке, и я, – он тряхнул головой, – теперь я боец. – Он сжал кулаки и принял позу Тарзана, снова превратившись в глупого подростка. – Тут мы не делали ничего вообще. Я просто с ума сходил от тоски и скуки.

– Могу себе представить, – согласилась она, а сама подумала: «Ненавижу полеты; жалко, что отец когда-то рассказал тебе об этом».

А он подумал: «Нет, ты не можешь себе это представить». Лишь боевой летчик знает азарт полетов и воздушного боя. Именно поэтому Дом подружился с другими пилотами, и их дружба была намного прочнее, чем все, что он знал прежде. Лишь теперь он мог по праву считать себя мужчиной. Способна ли это понять любая женщина? Трудно сказать, хотя Саба, наверное, поняла бы… Он написал ей еще одно письмо, но ответа не получил… Будь она с ним, он бы такое совершил…

С каждым часом волосы Арлетты делались все зеленее, а настроение все мрачнее и, наконец, подошло к опасной черте. Стало ясно, что до отъезда из города ей категорически необходимо попасть к парикмахеру.

Вилли, отчаянно стремившийся помочь, бросился в «Сикурел», так называемый «каирский Хэрродс», узнать, есть ли там так называемый «Закат на Таити» либо какое-то средство от зеленых волос, но миниатюрная француженка, державшая отдел косметики, ничем ему не помогла. Не повезло ему и с чопорной, густо напудренной англичанкой, стоявшей за прилавком в «Чемла», еще одной империи роскоши. Она заявила ему с фальшивым английским произношением, какое это безумие – красить волосы самой, тем более здесь. В отчаянии он бросился в парикмахерскую на базар и вернулся с баночкой какой-то черной дряни, которую ему расхвалил цирюльник. Арлетта подозрительно покосилась на нее, особенно когда узнала про ее происхождение, потом рявкнула:

– Похоже, это тот самый идиот, продавший мне это дерьмо. – Вилли поник и забился в угол, словно побитый пес, который все же мечтает угодить своей хозяйке.

Тут Арлетту осенило. И как она не подумала раньше?

Роясь в своей сумке, она сказала, что ее подруга по последним гастролям с «Merrybelles» очень рекомендовала ей парикмахерский салон на Шария Каср-эль-Нил, недалеко от их офиса. Вот только где точно? Арлетта лихорадочно листала записную книжку. Ага, вот: «Салон Вог», дом 37, владелица Митци Дуринг.

– Иди с ней, Саба, – тихо взмолился Вилли. – Я бы и сам пошел, но она сейчас готова меня убить. Да ты и сама сделаешь себе что-нибудь.

Уговаривать Сабу не пришлось. Ей было жалко Арлетту, внезапно она оказалась такой невезучей. К тому же и у Сабы сильно отросли на жаре волосы, а она совсем не уделяла им внимания, да и стриглась в последний раз еще у Памелы на Помрой-стрит. Ведь Вилли сказал, что у них еще полно времени до отъезда.

Через час с небольшим они уже сидели, обернувшись в полотенца, и пили чай в мягко освещенном салоне с элегантной мебелью, больше напоминавшем гостиную. Хозяйка салона, спокойная, строго одетая дама, похожая скорее на доктора, чем на парикмахера, размотала тюрбан Арлетты и внимательно рассматривала ущерб: терла волосы в пальцах, подносила пряди ближе к свету и бормотала гортанным голосом: «Боже правый, боже мой! Что они с вами сделали?»