Видение - Дин Кунц

Подавленный и напряженный, Лоу заметил:

— Мы ничем не можем ей помочь, потому что мы не знаем, что именно она скрывает от самой себя.

Макс выглядел мрачным.

— Мы узнаем это сегодня в семь часов вечера. — Он взглянул на часы. — Осталось чуть более семи часов.

* * *

Серая вода казалась холодной и маслянистой. Она подкатывалась к пристаням, и носы лодок рассекали ее, как ножи, вонзавшиеся в темную массу масла.

Они заняли столик у окна в ресторане «Си Локер». Сначала, пока Макс и Лоу обсуждали политические новости, Мэри сидела молча и изучала небо.

Но птиц сегодня нигде не было. Постепенно она переключила свое внимание на движение транспорта в порту и на разговор.

И, хотя беспокоивших ее чаек не было, она не могла расслабиться. Она мало ела и много пила. Мужчины шутили, что скоро она перепьет Лоу. Но от виски руки ее не обрели большей твердости.

В два часа, когда Лоу ушел к себе в офис, а они вернулись в мотель, она, устроившись на своей стороне постели, решила немного вздремнуть. Перед вечерним преследованием ей необходимо было отдохнуть и восстановить свои силы.

Закрыв глаза, она постаралась отключиться. Выпитое за обедом вино должно было помочь. Ей пригрезилось, что, оказавшись на резиновом плотике, она плавает ленивыми кругами в гигантском плавательном бассейне. Она перешла к легкой медитации, повторяя про себя слово «один» столько раз, пока оно не заполнило ее целиком, вытеснив все остальные мысли.

На грани отключения она снова услышала хлопанье крыльев:

Ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-...

Она открыла глаза.

Нигде ничего.

Воображение.

Макс сидел в кресле рядом и читал «Кингз Пойнт Пресс». Если бы он услыхал какие-то необычные звуки, он бы сказал.

Она, снова закрыв глаза, начала мысленно повторять слово «один».

Ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-...

Она открыла глаза.

Опять ничего.

Она знала, что крылья где-то связаны с Бертоном Митчеллом и что они также были связаны с тем делом, которым она занималась сейчас. Убийца, которого она сейчас преследует, был каким-то образом связан с Бертоном Митчеллом. Невозможно. Немыслимо. Но...

Она испытывала невыносимую боль. Все, чего она хотела, — это покоя. Все, чего она хотела, — чтобы ее оставили одну. Все, чего она хотела, — покончить с этим делом!

Крепче зажмурив глаза, она пыталась сдержать слезы, но они безудержно продолжали капать по щекам.

Она была напугана. Ей нужен был Макс. Она мечтала, чтобы он встал и подошел к ней. Она начала двигаться в его сторону и уже готова была окликнуть его, но тут подумала: «Бога ради! Будь сильной, хоть раз!»

Рано или поздно, но ей придется научиться решать самой свои проблемы. Она все больше и больше познавала непрочность жизни. Она все больше ощущала собственную смертность — и не просто свою собственную, но и Макса, и Лоу, и Алана тоже — ощущала это с такой же определенностью, будто это был кусочек тающего льда в ее пальцах. В какой-то день Макс может уйти, и как она выживет, если не сумеет справляться с превратностями собственной судьбы?

Она должна сама разобраться в том, что случилось двадцать четыре года тому назад. Она должна вдуматься, заставить себя вернуться в то время и отыскать там значение этих крыльев. Она не сможет раскрыть связь между Бертоном Митчеллом и этим убийцей, пока не вспомнит все о крыльях и о том, что произошло в домике садовника.

Она подождала, пока высохнут слезы, и поднялась с постели.

— Что-то не так? — спросил Макс.

— Не могу уснуть.

— Хочешь поговорить?

— Да нет, продолжай читать. Я просто хочу немного подумать.

Она взяла записную книжку и ручку, которые лежали на ночном столике, и села за небольшой письменный стол.

Она займется тем, чем занимается обычно, когда у нее возникают проблемы, которые за нее никто не может решить: она будет это записывать. Она напишет дюжину вопросов, по одному через каждые шесть-семь строк, и будет искать на них ответы, которые вставит в промежутки между вопросами. Этот процесс всегда помогал ей расслабиться. Разумеется, ей надо было больше, чем просто расслабиться. Ей надо было получить ответы. Иногда у нее это получалось.

Однако после всех этих лет она больше не могла вводить себя в заблуждение. Знать решение и быть в состоянии действовать в соответствии с ним — это две разные вещи. Она обладала силой ума, но не силой воли. И, хотя она выполняла этот ритуал с записной книжкой и ручкой сотни раз, она никогда не получала от него то, чего больше всего желала: она все еще должна была добиться принятия важного решения только своими собственными силами, она все еще должна была научиться разрешать сложные проблемы без чьей-либо помощи.

На этот раз все будет иначе. Это должно быть иначе. Она отдавала себе отчет в том, что, если она не сумеет найти в себе новые силы, она долго не протянет.

Она открыла записную книжку, которую купила накануне, но еще ничего не писала, и вдруг на первой же странице увидела надпись:

Мэри! Спасайся! Беги!

Слова были написаны в спешке, шариковой ручкой, и, хотя определенно это был ее собственный почерк, она абсолютно не помнила, чтобы когда-нибудь писала это.

* * *

Роджер Фаллет позвонил в четыре часа и предоставил Лоу полный отчет обо всех материалах, напечатанных в «Лос-Анджелес Таймс» о Бертоне Митчелле.

«...уже через двадцать минут совещания присяжные признали его виновным во всех преступлениях. Его адвокат тут же составил апелляцию, основанную на некоторых технических погрешностях, но Митчелл должен сознавать, что у него нет никакого шанса на пересмотр дела. Его приговор по всем статьям составляет двадцать пять лет».

— И он повесился? — спросил Лоу.

— Именно так, как тебе рассказывали. Он сделал это на следующий день после приговора, перед тем как его должны были перевести из камеры предварительного следствия в тюрьму для отбывания наказания.

— Ты упомянул и о ее семье.

— Да. Жена и сын.

— А как звали сына?

— Барри. Барри Митчелл.

— Сколько лет было ему, когда случилась эта история?

— Этого я не записывал. По-моему, около шестнадцати.

— Что-нибудь еще на него было в тех материалах? — спросил Лоу.

— Он навещал своего отца в тюрьме каждый день. Он был уверен, что Митчелл невиновен, как он и заявлял всем.

— Что-нибудь еще?

— Нет. Это сейчас пресса бы высосала все из жены и сына. Америка развратилась за последние два десятилетия. С каждым днем читатели проявляют все больший интерес к личным трагедиям. Тогда было не так: двадцать четыре года назад у американцев еще сохранялось какое-то уважение к частной жизни.