Барды Костяной равнины - Патриция Энн Маккиллип

Не сходя с места, Деклан и Уэлькин смерили друг друга коротким взглядом. Затем губы Уэлькина дрогнули в сдержанной улыбке, обрамленной двумя веерами морщин, и Деклан отступил в сторону, чтобы он смог войти.

– А мне… – неуверенно начал Найрн.

– Останься, – хором ответили оба.

Следуя за Уэлькином, Найрн вошел в кабинет Деклана. Уэлькин мягко прошелся по комнате, разглядывая небольшую коллекцию редких инструментов на стенах. Деклан не спускал с него глаз. Внезапно обернувшись, Уэлькин произнес нечто гортанное, неразборчивое. Силясь понять его, Найрн уловил внезапное потрясение, поразившее Деклана, будто незримая молния.

– Ты говоришь на нем, – прошептал Деклан. – Ты знаешь, как он звучит…

Уэлькин метнул в его сторону новую улыбку.

– Благодарю тебя, – сказал он. – Я не слыхал этой речи даже в чьих-нибудь мыслях лет этак… Впрочем, к чему тебе эти подробности…

– Кто ты?

Уэлькин провел пальцем вдоль изгиба бараньего рога с рядом отверстий, окаймленных золотом.

– Средь равнины из костей, – негромко сказал он, – посреди кольца камней…

– Я не ослышался? – хрипло спросил Деклан.

– Нет, не ослышался.

Открыв чехол арфы, Уэлькин извлек инструмент и показал Деклану слова-палочки, вырезанные во всех возможных местах. Теперь их узнал и Найрн.

– Вырезал здесь, чтоб не забыть… – коснувшись одной из строк, он поднял разноцветные глаза и взглянул в глаза Деклана. – Старая, видавшая виды арфа – вот и все, что есть у меня против прекрасных затейливых инструментов всех этих придворных бардов. Но может, она и сгодится. Надеюсь, что так. Я, видишь ли, сызнова могу потерять все, и потому уж постараюсь победить, – отведя глаза от Деклана, Уэлькин отвернулся к широкому окну в каменной стене. – Река… Какой приятный вид… Что ж, если у тебя все, увидимся в день состязания.

Кивнув совершенно сбитому с толку Найрну и старому барду, едва успевшему раскрыть рот, он исчез – растаял, словно луч солнца, зашедшего за тучу.

Найрн шумно перевел дух. Деклан закрыл рот. Он был непривычно изумлен и мрачен.

– Кто это? – с дрожью в голосе спросил Найрн. – Кто же он такой?

Деклан попытался ответить, но, очевидно, ответы, рвавшиеся наружу, смешались так, что он не смог проронить ни слова. Подойдя к Найрну, он взял его за плечо и стиснул пальцы так, словно невзначай выпал за окно и изо всех сил старался удержаться от падения.

– Ты должен победить, – строго сказал он и слегка встряхнул Найрна, точно для того, чтобы сказанное поглубже да понадежнее улеглось в его голове. – Должен. Иначе победит он, и я понятия не имею, кому открою двери ко двору короля Оро своей же собственной рукой.

– Но я…

Совиные глаза, устремленные в глаза Найрна, полыхнули огнем.

– Ты должен победить. Во что бы то ни стало.

Фелан сидел на полу в полуразрушенной башне в окружении пыльных томов. Поверх камней лежал потертый ковер, почти такой же древний, как и счетные книги, первая из которых была начата во времена самого Деклана. Уносить эту забытую всеми историю украдкой было как-то неудобно, и Фелан решил дождаться разрешения Бейли Рена. Книг – толстых, скрупулезно составленных реестров всех скучных бытовых подробностей давнего прошлого школы – скопилось более трех дюжин. «Трею Симсу, лесорубу, за рубку и доставку двух подвод леса с севера… Хейли Коу за девять бочонков эля и пять бутылок вина из ягод бузины… Гару Хольму за шесть жирных лососей из Стирла и дважды по стольку же щук… Принята в пользу школы плата за стол и кров для ученика Анселя Тигса от его отца, вновь с запозданием… Принята в пользу школы плата за ночлег для мэтра Гремела с двумя слугами, следующего через равнину проездом…»

Фелан прекрасно понимал, отчего Бейли держал кабинет и спальню здесь, в этих холодных стенах, а не в комфортабельной, недавно отреставрированной части древнего здания. Экономы писали и хранили историю школы, и древние камни стен пропитались ею насквозь. Здесь жил сам Деклан, под этими сводами до сих пор витали отголоски музыки первого придворного барда бельденского короля. Фелан с Зоей еще детьми излазали башню вдоль и поперек. Истертые ступени спиралью карабкались вверх вдоль округлых стен, мимо оконных проемов немногим шире лезвия ножа, на миг открывавших взгляду скупые, узкие полоски видов на город и Стирл. Ступени вели к тесным комнаткам, где покрывалось пылью и совиным пометом то, что не смогли унести за собой схлынувшие воды минувших столетий. Кабинет эконома располагался наверху, под самой крышей. Еще выше было лишь небо да обломки стен, некогда ограждавших комнаты, ныне открытые всем ветрам неведомой силой, сорвавшей с башни верхушку. Здесь, на той высоте, на какую только можно было взобраться по полуразрушенным ступеням, маленькие Фелан с Зоей часто сидели, пели солнцу и восходящей над равниной луне и дивились тому, как эти древнейшие в мире слова шествуют мерной царственной поступью в ночи и при свете дня, не удостаивая вниманием шумный город, как короста покрывший берега древних вод.

Здесь, под луной, на вершине полуразрушенной башни, они с Зоей однажды попробовали заняться любовью. Фелан вспоминал это с неизменной улыбкой. Однако оба они слишком хорошо знали друг друга, потому-то эксперимент и завершился одновременно успехом и неудачей. Оба были искренне рады этому знанию, но удовольствоваться друг другом не позволяло любопытство.

«Сей день руку к сему приложил Лайл Ренне, школьный эконом…»

Фелан задумался, закрыл книгу и потянулся за следующей.

«Сей день руку к сему приложил Фаррел Ренн…»

Заинтригованный, он отложил и эту книгу и раскрыл еще одну. А за ней – еще. Дни, месяцы, годы, столетия жизненной прозы: новая лохань для кухни; полдюжины ученических мантий от швеи Кассел; повышенная до должности кухарки судомойка; три мешка муки; найм нового мэтра; гроб к похоронам скончавшегося от старости мэтра; уплачено из школьных средств повитухе за прием родов у ученицы, родители коей отказались забрать ее домой… И все эти записи день ото дня подписывал кто-то из Ренов! Точно завороженный, Фелан листал страницы, все дальше и дальше углубляясь в прошлое. С течением времени почерк грубел, буквы меняли форму, правописание утрачивало строгость, становясь все капризнее и своенравнее. Рены превратились в Ренне, а потом в Реннов, чтобы затем, будто прыгнув вперед сквозь время, сделаться Ренами вновь.

– Рен… – пробормотал Фелан.

Дверь распахнулась, и в комнату, словно откликнувшись на его зов, вошел Бейли Рен. Фелан изумленно уставился на него – на этот осколок прошлого. Седина в золотистых волосах, глубокие морщины на строгом лице… Казалось, он замер на пике вечности.

– Что? – мягко спросил эконом, увидев выражение его лица.

– Вы же здесь, – изумленно проговорил Фелан, – с самого основания Бельдена! Как династия Певереллов!