Медный всадник. Жизненный путь Этьена Фальконе - Елизавета Топалова

Фальконе часто бывал в его казенной холостяцкой квартире, забитой этюдами, эскизами и рисунками, где стояли лишь простая железная кровать, секретер, стол и несколько стульев. Почетное место занимала небольшая икона с изображением улыбающейся Богоматери с воздетыми руками.

– Это Богоматерь Знамение, – пояснил Лосенко. – Среди русских икон домонгольской эпохи Богоматерь Знамение – одна из самых древних, а всего от того времени сохранилось очень мало подобных икон. Такие иконы были широко известны в Византии, ведь искусство иконописи возникло на Руси с принятием христианства, и вместе с ним пришло из Византии. Но русские мастера недолго были учениками греков. Первым русским иконописцем, творившим в конце XI века, был Алипий Иконописец – монах Киево-Печерского монастыря. Ни одна из его икон не дошла до наших дней. Иногда мне кажется, что эта моя икона – единственная из чудом сохранившихся работ этого мастера, ведь на ней у Богоматери – истинно славянский лик. Икона эта случайно досталась моему деду в то время, когда старообрядцев-раскольников изгоняли из Киево-Печерской лавры.

Фальконе заинтересовался рассказом Лосенко. Взаимоотношения старообрядцев и Петра I давно интересовали его.

– Я слыхал, что во времена борьбы со старообрядцами их предводитель, протопоп Аввакум, был сожжен заживо, а его сподвижницу, боярыню Морозову, пытали и сослали в Сибирь. Множество старообрядцев были также казнены или отправлены в глушь. Преследования староверов часто связывают с именем Петра I, которого многие обвиняют в том, что он насильственно подавлял в своем народе национальные черты. Но это всегда казалось мне нелогичным, не так ли? – спросил Фальконе.

– Все было гораздо сложнее, – стал объяснять Лосенко. – Церковный кризис, вызванный новшествами Никона, и вековое раздвоение русской церкви начались еще до Петра, и даже до его отца – царя Алексея Михайловича. Тогда сильно сказывалось западное влияние, особенно после присоединения Малороссии, где сохранялись польские обычаи и католическая вера. Царь Алексей Михайлович был человек мягкосердечный, усердный богомолец и постник, им руководили как хотели. Никон имел неограниченное влияние на царя и вообще мечтал поставить священство и патриарха выше царской власти. Он в сущности и проводил все церковные реформы, которые сейчас приписывают Петру I. Но ведь Петр был еще ребенком, когда церковный собор 1666 года предал старообрядцев анафеме и принял решение об их наказании. Аввакум был сожжен в 1682 году, незадолго до узурпации власти Софьей, сводной сестрой Петра I и его предшественницей. Никон отстранил Аввакума от исправления книг, так как тот не знал греческого языка. После этого Аввакум и Даниил подали царю Алексею Михайловичу записку в защиту двуперстия и стали доказывать, что внесение исправлений по греческим образцам оскверняет истинную веру еретическими нововведениями, что новейшая греческая церковь уже отошла от древнего благочестия, а ее книги печатаются в типографиях католиков. Время было смутное, и народ поддерживал последователей старой веры. Начались преследования староверов и уничтожение древних икон с изображением двуперстия. Петр I фактически стал царем в 1689 году и, придя к власти, он ослабил преследования староверов. Петр I всегда проявлял веротерпимость. «По мне, будь крещен или обрезан – едино, лишь будь добрый человек и знай дело», – часто повторял он. Петр утвердил самодержавие, то есть сильную центральную власть. Благодаря его неукротимой энергии Россия стала империей и вошла в ряд сильнейших европейских государств, но это было достигнуто ценой страшного напряжения всех сил в государстве. Для него не было ничего заветного в том, что оставалось позади, он смотрел только вперед. Простота и бескорыстная любовь к отечеству сделали его подлинно великим царем. Ради отечества он своими руками строил корабли, служил простым матросом и плотником на чужеземных верфях; Петр считал, что царь – первый работник и первый слуга государства, и в этом объяснение того, почему в народе его так почитают. Царь был суров, но справедлив. Он возвысил над потомственной знатью простых людей, открыл им дорогу, и это в немалой степени способствовало стремительному возвышению России…

Лосенко на минуту задумался и со вздохом добавил:

– Говорят, что под конец жизни Петр пал духом и разочаровался. Призвав на помощь топор и виселицу, он беспощадно карал казнокрадов, полагая, что те, кто не хочет служить ему за совесть, будут служить за страх, но ничто не действовало.

– Многие склонны считать, что существуют определенные периоды в жизни государства, когда требуется сильная самодержавная власть, подобная той, которую утвердил Петр, но потом приходит другое время, – сказал Фальконе.

– Я так не думаю, – покачал головой его собеседник. – Разумеется, Петр I мог бы поделиться властью с теми, с кем он так сурово расправлялся. Может быть, ему стало бы тогда и полегче. Но это был бы уже не Петр Великий. Петр I никогда не мирился со злом, и жестокость, с которой он искоренял его, являлась благом, истинным христианским милосердием. Не случайно в русских иконах так часто встречается сюжет «Чудо Георгия о змие» – облик бесстрашного воина, побеждающего силы зла, воплощенные в образе змия.

Фальконе с воодушевлением поддержал его:

– Этот сюжет хорошо известен и в Европе. Именно поэтому я поместил змею, как символ подлости и коварства, под копытами своего всадника. Я хотел подчеркнуть этим, что он не тиран, он лишь убил дракона, спас страну, уничтожив зло, которое мешало свободному развитию России.

Лосенко вновь задумался, рассеянно глядя в окно, наконец, будто стряхнув с себя что-то, сказал:

– Змий стал воплощением зла и коварства еще с тех пор, как дьявол в его образе соблазнил первую женщину, а та – Адама, и они вместе познали запретный плод – яблоко познания добра и зла, после чего лишились рая. Как вы думаете, в чем заключалось это знание? В возможности творить себе подобных и в этом превзойти самого Бога?

Фальконе не нашелся, что ответить.

«Скажите, что сильнее, дух или плоть?» – спросил как-то художник у Фальконе.

«Я думаю, что дух», – ответил тот. «Ошибаетесь», – сказал Лосенко и отвернулся. Что-то неуловимо изменилось в его лице в последнее время. Но что? Мучительно вглядываясь в лицо художника, Фальконе искал ответ. «Лоб, – наконец догадался он, – куда пропало сияние лба?» Фальконе перевел взгляд на портрет молодой женщины в нарядном платье. Это была госпожа Хлюстина, дочь известного поэта Майкова. Женский портрет занял место иконы Богоматери, о которой художник когда-то рассказывал Фальконе. Лосенко, перехватив его взгляд, глухо сказал: «Я подарил икону». И вдруг, с отчаянием глядя на Фальконе, быстро проговорил: «Я скоро подохну, я это знаю, я чувствую это». Он резким движением отдернул полог, и перед Фальконе открылось большое незаконченное полотно. «Это будет моя последняя работа, – сказал он. – Прощание Гектора с Андромахой. Троянский царевич Гектор перед битвой прощается с женой и сыном, предчувствуя свою гибель перед лицом неотвратимого рока».

Лосенко поднял бокал, наполненный вином: «Вот магическое зелье, которое раньше готовили чародеи. От него змий заползает в душу, и она попадает в плен. Становится возможным сделать то, что никогда бы не сделал трезвым».