Рубин Рафаэля - Диана Хэгер

– Синьор Санти, я…

– А ты знаешь, каково мужчине понять свою цену? – Он тоже встал на колени, приблизившись к ней. Его глаза горели. – Каково это работать без конца, будто у тебя и нет другой жизни? Знаешь, как одиноко в этой жизни, как трудно не ведать любви только потому, что ты никого к себе не подпускал? Мне хочется бросить все и уйти далеко-далеко, прочь из этого города…

– Но вам нельзя! – Она была изумлена. – Господь наделил вас удивительным даром!

– Который в то же время стал для меня проклятием?

– Как вы можете так себя жалеть, когда вас боготворят и славят повсюду?

– Они боготворят Рафаэля, все эти женщины, столпы церкви и мирские владыки, кардиналы и князья, льстецы, даже Его Святейшество, который приходил сюда меня навестить. Всех их волнует одно: когда я смогу снова писать? Разумеется, к чему им знать о Рафаэле, который истекает кровью, плачет, боится… жаждет любви, как любой мужчина! – И в самом звучании его голоса обнажилась такая боль, что между ними вскипела волна чувства. Все изменилось.

– Я должна идти.

Маргарита попыталась встать, Рафаэль поймал ее за руку здоровой рукой.

– Пожалуйста… прошу тебя… останься!

Взгляды их встретились. Последние лучи солнечного света, проникшие сквозь длинную щель между ставнями, наложили полосы теней на его гладкое лицо. Выражение его было мрачно, но этот сумрак озаряли всполохи, прежде ей незнакомые. Ранимость. Она захватила Маргариту врасплох, как и шум внезапно хлынувшего дождя за окном. Перед ней был не великий художник, а человек.

Она покраснела под горячим взглядом.

– Если ты этого хочешь.

– Всегда оставляешь за собой последнее слово, да? – спросил он, мягко и чуть насмешливо. – Ты заставляешь меня думать о том, о чем я никогда не думал… произносить слова, которых я поклялся не говорить.

Она ответила почти шепотом, осмелев и коснувшись его руки:

– Я могу то же самое сказать и о тебе.

Маргарита оглянулась на дверь, потом снова посмотрела на Рафаэля. Оставив ее здесь наедине с мастером, Донато дал ей понять: семья хочет, чтобы она утешила великого художника, как сочтет нужным. Но теперь она не нуждалась в благословении. Что-то между ними изменилось. Маска была сброшена, и она увидела искренность. Оказывается, суждение ее было ошибочно. За образом галантного кавалера, каким хотел выглядеть в глазах мира Рафаэль, скрывался совсем другой человек. Простой, как все, сложный, как никто другой, уязвимый и одинокий.

Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Рафаэль заключил ее в объятия, будто пытаясь защитить от всего мира. Потом нежно поцеловал. Когда она ощутила близость его бедер, его груди, у нее вырвался вздох желания. Маргарита раскрыла губы навстречу его поцелую, который становился все глубже, пробуждая в ее теле мириады новые ощущений.

Рафаэль поморщился. Опустив глаза, Маргарита заметила, что он потревожил больную руку. Девушка нежно поднесла ее к своим губам и поцеловала пальцы, едва видневшиеся из-под повязки. Он снова обнял ее, прильнул губами к ее губам, здоровой рукой медленно поглаживая ее спину и все крепче прижимая девушку к груди.

Сердце Маргариты затрепетало, когда он снял с ее головы голубой платок и темные теплые волосы каскадом упали на плечи. Рафаэль подхватил шелковистую прядь вдохнул ее нежный цветочный аромат и прижал к небритому лицу, на котором уже пробивалась щетина. Он снова сморщился, но на сей раз от едва сдерживаемых желаний.

– Это лицо свело меня с ума! Боже мой, ты преследуешь меня везде, ты уже в моей крови! – бормотал он, снова находя ее губы своими губами. Он так сильно прижал ее к себе, что почувствовал, как подалось под его руками девичье тело. – Я сгораю от желания обладать тобой!

– Ты желаешь меня потому, что сегодня тебе одиноко?

– Я желал тебя с самого начала! С того самого дня это желание не покидало меня ни на минуту, и не покинет никогда! Ты не могла этого не чувствовать!

Он увлек ее за собой на деревянную кровать с грудой разбросанных подушек и осторожно снял с нее платье, потом скромную льняную сорочку. Маргарита чувствовала жар его тела, ее дыхание участилось. Она не возмутилась, увидев, что он скидывает одежду, растекшуюся красочной лужицей по плиткам пола. Ее охватила странная, приятная дрожь. Сердце билось с бешеной скоростью, кожа горела.

– Я никогда раньше не любил женщину, – шептал он. – Не любил по-настоящему.

– А теперь?

– Разве ты не видишь, что я схожу по тебе с ума? Я хочу тебя всю! И хочу, Боже милостивый, я так хочу тебя любить!

Она снова позволила ему себя поцеловать, зная, что последует за поцелуем, и желая этого всем существом. Она желала его, когда он в нее вошел. Пронзившая ее поначалу боль переросла в удовольствие, а удовольствие стало всеобъемлющим. Так, просто и искренне, она отдалась мужчине. Человеку, скрывавшемуся за маской. Отдала себя всю, тело, сердце и душу.

После, приподнявшись на локте, он посмотрел в ее лицо и помедлил мгновение, прежде чем снова ее поцеловать. Рафаэль не понимал, что с ним происходит. Да, он смело вступил в любовную игру, но оказался не готов к тому, что произошло. Как она нежно касалась его лица, когда он в нее входил. Ее пальцы были легче перышка. Когда он двигался в ней, ее глаза распахнулись еще шире, изливая любовь. Какое невыразимое наслаждение! Она так красива, так желанна… и он поймал себя на том, что хочет не только утолить свою страсть, но и доставить удовольствие ей! Ему раньше никогда не доводилось чувствовать к женщине что-то, кроме грубого вожделения, а тут его захлестнула волна чувств! Ее нежность и невинность, простой свежий запах девственного тела перевернули в его душе все вверх дном.

– Ты так не похожа на остальных, – прошептал он, все еще прижимаясь к ней. Его кожа была влажной от пота. – Ты такая земная… в тебе все так знакомо и понятно, и однако ты совершенно не похожа ни на что, что я когда-либо знал или хотел. Я хотел бы тебя писать… повторить в тысяче образов… спать с тобой, снова и снова! Господи! Я хотел бы обладать тобой без остатка, и телом и душой! Да, этого я хочу больше всего остального!

– Ты говоришь так, будто это невозможно.

Он тяжело вздохнул.

– Все так запуталось.

Снаружи свинцовое небо поливало Рим тяжелыми дождевыми струями. Рафаэль встал и отошел. Он не мог лежать рядом с ней, собираясь открыть горькую правду Она не заслужила лжи. Только одевшись, Рафаэль вернулся к кровати и присел рядом с ней, укутанной в кусок бархата, в который драпировались натурщики и который еще недавно укрывал их обоих.

Он нежно поцеловал ее щеку, стараясь почерпнуть силы в тепле ее кожи под своими губами.

– Ты должна меня понять. Я не волен в себе. Власть – это все в Риме.

– Разве ты, художник, обласканный Его Святейшеством, обделен властью?