Книги онлайн и без регистрации » Историческая проза » 1945. Берлинская "пляска смерти". Страшная правда о битве за Берлин - Хельмут Альтнер

1945. Берлинская "пляска смерти". Страшная правда о битве за Берлин - Хельмут Альтнер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 37 38 39 40 41 42 43 44 45 ... 79
Перейти на страницу:

Мальчишка говорил спокойно, слова слетали с его губ сухо и безучастно, словно происходящее — это просто дурной сон. В свои тринадцать лет тоже уже успел перегореть. Жертва своего времени. «Дай мне еще одну сигарету», — попросил он меня. Я положил ему в руку целую пачку. Он спокойно зажег сигарету, глубоко затянулся, затем встал и отошел к своим.

Командир в коричневой форме вернулся и теперь свистит в свисток, будто по-прежнему находится на казарменном плацу. На его свисток со всех сторон собираются бойцы — гражданские, гитлерюгендовцы в коротких брюках, несколько солдат. Они строятся в шеренгу, производят расчет, после чего колонной по одному заходят в здание. Мальчонка идет замыкающим. Поверх коричневой формы на нем куртка с чужого плеча. Она ему явно велика. Дверь медленно закрывается вслед за ним.

К нам подходит наш лейтенант, и мы встаем. Нам снова нужно идти вперед. Штабс-фельдфебель выдает нам каждому по банке тушенки, и мы медленно уходим, нагруженные патронными лентами. Из соседнего леса доносятся выстрелы. Мы пересекаем двор полицейского управления и заходим во двор полицейской школы. Кого здесь только нет, кроме нас, — полицейские, бойцы фольксштурма и войск СС. Неожиданно гремит взрыв, и прямо перед нами в воздух взлетает фонтан земли и стальных осколков. Мы бежим кто куда и бросаемся на землю. Я падаю рядом с грудой кирпичей и впиваюсь пальцами в землю. Вокруг нас гремят взрывы, гремят один за одним, сливаясь в нескончаемый грохот. Свиста снарядов не слышно, значит, это артиллерийская канонада. Иногда в промежутках между взрывами слышен чей-то крик, громкий и пронзительный. Затем крик прекращается, и теперь мы слышим одни только взрывы.

Огонь прекращается столь же неожиданно, как и начался. Я, покачиваясь, поднимаюсь на ноги. Из воронок, оставленных утренними взрывами, то здесь, то там поднимаются человеческие фигуры. Лишь сейчас, в звенящей тишине, можно услышать скулящий плач тех, кого ранило. Я смотрю на свою винтовку и не верю глазам. Осколком ей напрочь снесло магазин, и теперь она ни на что не годна, бесполезный кусок железа. Слава богу, что это лишь винтовка, а не я сам.

Лейтенант приказывает нам перебежками двигаться к окопам. Я показываю ему мою винтовку. Он говорит, чтобы я сходил и взял себе новую.

В глубокой траншее лежит раненый и зовет на помощь. Это Генрих Якоб, наш самый старший товарищ. Его ранило в руку, и он, обезумев от боли, прыгнул в траншею. Бросаю негодную винтовку, и мы вместе с Блачеком пытаемся вызволить нашего раненого товарища из траншеи. Увы, это почти невозможно.

Мы можем вытащить его оттуда только за раненую руку. Когда мы наконец извлекаем его на поверхность, Генрих потерял сознание. Мы относим его в подвалы полицейской школы.

Я возвращаюсь. Меня подзывает к себе унтершарфюрер СС. У него в ноге осколок. Эсэсовец пытается терпеть боль. Кое-как я довожу его до подвала, где в бомбоубежище уже развернут полевой госпиталь. Сажаю его на скамеечку и подзываю медсестру. Она уже собралась его увести, но затем говорит, что он должен оставить свое оружие. Эсэсовец отстегивает ремень, снимает кобуру и передает ее мне. Затем достает из карманов патроны. После этого он ковыляет по темному коридору вслед за медсестрой.

Я осторожно вынимаю пистолет из кобуры. Это маузер, калибра 7,65. Неожиданно я вспоминаю, что когда-то мечтал держать в руках пистолет, но почему-то сегодня не испытываю никакого волнения по этому поводу. Засовываю пистолет назад в кобуру и запихиваю за пояс.

Мимо меня на носилках медсестры и санитары переносят тяжелораненых. Те, у кого травмы полегче, сами ковыляют в перевязочную или же прижимают к ранам куски подручного материала, кто к голове, кто к ноге, кто к руке. На ступеньках, ведущих в подвал, стоят полицейские и пожарные в касках. Толстый пожарник окидывает меня взглядом с головы до ног и спрашивает, что я здесь забыл. Как только он отворачивается от меня, я быстро прячусь в боковом коридоре. Затем хожу по подвалу и заглядываю в помещения. Из переполненных палат пахнет гноем, потом и карболкой, отчего даже в коридоре невозможно дышать. Туда-сюда деловито снуют бледные медсестры. Раненые громко стонут или плачут. Посреди помещения под яркой лампой стоит стол. Рядом с ним — словно утес посреди бурного моря — врач. Он оперирует и ампутирует. Его белый комбинезон забрызган кровью, словно у мясника. Санитары таскают ведра, наполненные отрезанными конечностями, кровью и гноем. Все это похоже на скотобойню, только вместо животных здесь люди.

В углах коридоров беженцы со своими последними пожитками — чемоданами, сундуками, корзинами и детьми. Стоит только появиться офицеру, как они втягивают головы в плечи. После того как он проходит мимо, они облегченно вздыхают. Здесь, среди груды вещей, прячутся несколько четырнадцатилетних мальчишек, они готовы на все, лишь бы только их не забрали. Я возвращаюсь к своим. Полицейские и пожарные по-прежнему несут вахту у входа в подвал. Я иду мимо них и медленно поднимаюсь по ступенькам. Кое-кто из солдат и мирных жителей пытается пройти назад к жилым домам. По двору то и дело со свистом проносятся пули и впиваются в стены. Я останавливаюсь за грудой кирпичей перед пожарным сараем. Отсюда мне слышны чьи-то голоса. Обхожу кучу. Возле стены сарая стоят несколько солдат. «Остерегайтесь снайперов!» — говорит унтер-офицер. Судя по всему, он тут у них за главного. Я осторожно выглядываю за угол. Впереди примерно на сотню метров простирается открытое пространство, преодолеть которое можно только ползком. Здесь уже валяются несколько мертвых тел. Солдаты уходят по одному и ползут вперед. Я вновь остаюсь один.

Подхожу к углу сарая, ложусь и начинаю ползти, как меня учили на плацу в казарме. Вскоре я уже рядом с первым убитым. Тут и гражданские, и члены гитлерюгенда, и остатки полка «Тридцатое января» — все они нашли здесь свое последнее пристанище, убитые главным образом выстрелом в голову. Путь среди них кажется мне бесконечным. Звуки боя, что доносятся из окопов впереди, ничуть не стали ближе. Неожиданно я останавливаюсь. Все, с меня довольно. Пусть уж лучше земля разверзнется и поглотит меня. Я осторожно описываю поворот, миллиметр за миллиметром. По моему лицу ручьями бежит пот, в черепе пульсирует боль, веки начинают дергаться, что обычно бывает со мной, когда я возбужден. Я должен, я просто обязан взять себя в руки. Наконец мне это удается, и я начинаю осторожно отползать назад. Ползу мимо убитых, и вскоре передо мной вырастает сарай. Я кое-как поднимаюсь на ноги, пробегаю несколько метров, затем сажусь и пытаюсь отдышаться.

Постепенно темнеет. Вечернее небо делается фиолетово-красным. Кажется, что даже оно теперь полыхает огнем, как полыхает уже несколько лет земля. Из окна полицейской школы с ревом вырываются две ослепительно-яркие полосы света. Это заговорила зенитка. Трассирующие пули устремляются бесконечным серебристым потоком к вражеским позициям. Зенитке отвечают дружным огнем минометы противника. Неожиданно темнота взрывается фонтанами. На несколько секунд они повисают в воздухе, затем медленно оседают на землю. Ночь сочувственно берет под свое крыло и мертвых, и живых. Она высится над нами словно некий огромный темный купол. Поток трассирующих пуль прерывается, зато во дворе начинают рваться снаряды. Есть попадания. Стены рушатся, окна разлетаются осколками. Криков раненых больше не слышно, их заглушает нескончаемый грохот канонады. Затем разрывы стихают. Даже в окопах становится тихо.

1 ... 37 38 39 40 41 42 43 44 45 ... 79
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?