Дети Силаны. Натянутая паутина. Том 1 - Илья Крымов

Уже некоторое время в Арадоне пропадали дети, преимущественно низкорожденные, из бедных семей. Керубимы и тайная служба пытались расследовать таинственные исчезновения, но ни те ни другие не преуспели.

Я все еще не получил никакой особо ценной информации, хотя сведения о пропаже детей все-таки постарался закрепить в памяти. К таким вещам не стоило относиться наплевательски. Лакроэн же, поняв, что работодатель не впечатлен, вдруг пообещал в скором времени передать мне некий предмет, имеющий чрезвычайную ценность для винтеррейкцев. Нечто, чего они давно искали и что скоро окажется в посольстве Винтеррейка в Арадоне. У художника там имелся надежный сообщник.

– О чем конкретно идет речь?

– Понятия не имею. – Он попытался наконец прикурить от второй спички, но Себастина щелчком выбила ее из пальцев художника.

– В присутствии господина не курят, – сказала моя горничная таким тоном, что он предпочел не спорить. – Позвольте, я выкручу ему руку, господин.

– Все, что мне известно, – быстро заговорил Лакроэн, – это предмет чрезвычайной важности, и получить его желал сам великий кениг Эрих фон Вультенбирдхе. Завтра, почтенный сударь, мы узнаем, что это, и надеюсь, моя служба будет хорошо вознаграждена. Я несколько поиздержался в последнее время.

В свои слова Лакроэн верил. На вопрос о личности внедренного в посольство агента он ответил кривой усмешкой, что было ожидаемо, но давить я не стал. Еще будет время.

Третий день от начала расследования

Помимо кофе с круассанами и восхитительными слоеными пирожными, присыпанными сахарной пудрой, за завтраком следующего дня мне были поданы некоторые газетные издания: «Почтальон Арадона», «Шабитон» и «Седмичный вестовой».

Почти сразу же я понял, что читать только «Почтальона» было ошибкой. В нем не нашлось и слова о пропадающих детях, одна только выставка, выставка, выставка. А вот «Шабитон» – тоненькие новостные листки, которые и газетой-то назвать было трудно, – большими порциями вываливал на читателя неприглядные новости. Признаться, именно он понравился мне больше всего своей скупой на пустые слова и мелкие события информативностью.

К концу завтрака я собрался подняться к себе, чтобы переодеться, но прежде чем добрался до лестницы, в парадную дверь постучали.

– Сам. – Я жестом остановил Себастину.

На пороге стоял мужчина в неброском коричневом костюме, серой шляпе-котелке и с огромным чемоданом. Он был чуть выше среднего роста, плотно сбит, широкоплеч, имел короткую шею, аккуратно зачесанные к затылку черные с заметной проседью волосы, густые брови и роскошные длинные усы. Маленькие черные глазки блестели в глубоких глазницах.

– Я по объявлению. Вам нужен профессиональный шофер?

– Водите стимер?

– Я вожу все, от лошадей до паровых самосвалов.

– Замечательно. Стаж работы или рекомендации имеются?

– Стаж работы больше двадцати лет. С рекомендациями хуже, мой бывший работодатель сущий гад, разозлился на то, что я вырвал у него выходное пособие, и отказался писать мне рекомендацию! Ну не сволочь ли?

– Не переигрывай, Адольф, – посоветовал я, щурясь от солнца. – И заходи уже, тут палит нещадно.

Адольф Дорэ внес себя вместе с чемоданом в прихожую и бодро встряхнулся, будто пытаясь избавиться от прилипшего к одежде арбализейского жара.

– Как добрался?

– Без проблем и слежки. В этом городе столько народу, что и дахорача можно потерять, шеф! Народ как взбесился! Все куда-то летят, куда-то торопятся, мальчишки-газетчики совершенно оборзели, тычут товаром прямо в глаза, а карманники вообще – брр! Куда только керубимы смотрят! Я две руки сломал, пока от вокзала к трамвайной станции шел, и еще одну в трамвае!

Шеф подразделения «Серп» скинул пиджак и шляпу на вешалку, взял у Мелинды принесенное полотенце, пропитанное холодной водой, и с удовольствием вытер лицо.

– Я собирался отправиться по делам. Желательно, чтобы ты тоже был готов.

– Да-да! Буду твоим шофером и телохранителем, легенду помню! Дай только перекушу!

Переодевшись, я посмотрел в зеркало и поправил фамильные отцовские запонки. Не могу сказать, что подвластен сантиментам, но их стараюсь всегда иметь при себе как талисман.

Адольф справился со всем быстро, нанял извозчика, ринулся к гаражу, забрал стимер с платного места и вернулся обратно. Успел залить на станции кипятка и даже покопаться под капотом.

– Куда едем, шеф?

Встреча с Лакроэном была назначена на вторую половину дня, ближе к вечеру, а до того я намеревался лично проверить кое-что.

– В Орлеску, нам нужен дом скорби Жозе Нельманского.

– В психушку, так в психушку! Дорогу покажешь?

Морской ветер предпринял попытку выгнать из Арадона духоту и временно преуспел. Жителей на улицах было немного, все, кто собирался провести этот день в трудах, просыпались затемно и отправлялись работать по холодку.

Приличной публики в Карилье днем с фонарем было не сыскать, но тут и там попадали на глаза типы, обитавшие в переулках и на перекрестках. После недолгого наблюдения становилось ясно, что это толчки, они же пустышки, они же кормильцы, они же барыги, если угодно. Наркотики в Карилье продавались при свете дня, и чем дальше на восток, тем бесхитростнее это действо происходило.

Дом скорби святого Жозе Нельманского находился в Орлеске, сравнительно близко от моего нового обиталища. Это было большое побеленное здание, носившее черты церковной архитектуры: несколько скромных башенок с куполами, флюгер-полумесяц и простая, но узнаваемая по стилю лепнина на фасаде. Улица оказалась довольно широкой и чистой, аккуратные дома не превышали в высоту двух этажей, первый из которых, как правило, являлся частной лавкой, в этой местности – аптекарской. Все это казалось очень уютным на фоне величественных белых стен священного Фатикурея, вздымавшихся за каналом на юго-западе. Средний класс любил благополучную Орлеску, и, пожалуй, кроме беспрерывно чадившего Пруаура, в этом районе все было замечательно. Легкий запах реактивов, кстати, доносился и до дома скорби.

Когда мы приблизились к пункту назначения, я не смог сдержать мучительной гримасы: эмоции сумасшедших, пропитывавшие то место, причиняли сильнейшее неудобство. За свою жизнь среди прочих я уяснил одну важную вещь: боль – не эмоция, но она вызывает букет эмоциональных переживаний, очень заметных для моего Голоса. Однако даже на бранном поле не было такой оглушительной какофонии чувств, какая обычно витала вокруг мест содержания душевнобольных. Солдаты на войне погибают, оставляя порой лишь призраки самых сильных своих мучений, а вот безумцы страдают прижизненно, словно неутомимые генераторы агонии. Пришлось постараться и как можно основательнее усыпить Голос.

Жетон агента тайной службы не произвел на привратника особого впечатления. К безмолвному негодованию Себастины, он оставил нас перед закрытыми воротами и отправился докладывать руководству. Вернулся быстро и пропустил во внутренний двор. Крепкий человек в ноской серой одежде и с кулоном в виде полумесяца на шее назвался провожатым и попросил следовать за ним. То ли санитар, то ли монах, хотя, если заведением управляла церковь, возможно, и то и другое.