Полночные близнецы - Холли Рейс

– Да, – соглашается Клемми.

– Он же раньше тебе не нравился, – говорю я.

– Ну, человек может и изменить мнение, разве не так?

– Мама тоже его не любила. И ты говорил, что она ему не доверяла, помнишь?

– Может, и так. А может, она бы тоже передумала, видя, как он снова поднимается.

– Сомневаюсь, – бормочет Олли.

Я невольно ловлю его взгляд. В его глазах отражается мое собственное разочарование. Значит, работа Мидраута по промывке мозгов начала сказываться на папе. Мне бы следовало знать, что он слишком слабоволен для того, чтобы этому сопротивляться.

– Хелен Корди его недолюбливает, – подчеркиваю я.

Возможно, напоминания о том единственном человеке, который пытался помочь мне после костра, будет достаточно, чтобы смутить папу? Впрочем, он не слушает; а может, просто не помнит.

– О, кто-нибудь еще это слышит? – Папа демонстративно прислушивается, глядя на дверь.

Мы с Олли одновременно испускаем стон. Папа разыгрывает этот спектакль с тех пор, как я себя помню. Он делает вид, что Санта-Клаус забыл о нас, так что нам остается довольствоваться лишь грандиозным обедом, который он приготовил. А потом, когда мы поедим, он притворяется, что слышит стук в дверь, и идет открывать.

– Кто там, милый? – с искренним недоумением спрашивает Клемми.

Это почти очаровательно.

– Смотрите-ка, что я нашел!

Папа возвращается из коридора с тремя подарками. Клемми восторженно пищит.

Олли получает новый ремешок для наручных часов, а я – набор глазури для керамики, дорогие краски, которые мне давно уже хотелось иметь. Я благодарно обнимаю папу. («Не меня благодари, а эльфов, которые о нас вспомнили!»)

Клемми получает маленький браслет-цепочку. Следует отдать папе должное, браслет очень симпатичный. По крайней мере, он не увешан сердечками или еще какой-нибудь ерундой в этом роде.

Я, немного нервничая, протягиваю папе мой подарок. Так уж сложилось за годы, что я что-то рисую или мастерю для него, и он всегда вешает мои произведения на стену или ставит на каминную полку. Но в этом году я приготовила нечто немного другое. Когда папа разворачивает бумагу, выражение его лица резко меняется, от искусственной благодарности переходя к потрясению.

– Ох, Ферн… – Голос у папы напряженный, низкий. – Это она. Точно…

Олли тянется посмотреть, что я нарисовала, и его лицо тоже меняется, хотя я и не могу понять, что на нем отразилось.

– Мама.

Было не так-то легко перенести на бумагу в Итхре все подробности портрета, который хранился в моем шкафчике в Тинтагеле. Я предпочла угольный карандаш вместо масляной краски, выбранной неведомым художником. Мне нравится, как карандаш обрисовывает ее высокие скулы и темные волосы.

Взгляд Клемми мечется между папой и рисунком. У меня скручивает желудок. Я совершенно не подумала о том, какие чувства это вызовет у нее.

– Как ты сумела изобразить ее с такой точностью? – тихо спрашивает папа.

– Я… я просто представила ее, по фотографиям.

– Спасибо, милая.

Папа обнимает меня сильной рукой, от его рубашки все еще пахнет рождественской кухней. Я улыбаюсь ему, наслаждаясь тем, что сегодня доставила ему радость, пусть даже все остальное время я привожу его в недоумение.

Папа смотрит на Клемми:

– Нужно найти что-то особенное для этого рисунка. Ты мне поможешь найти подходящее место, да? У тебя на такие вещи особый вкус, милая.

Клемми напряженно встает. Когда они с папой выходят в коридор, Олли поворачивается ко мне:

– Зачем ты это сделала? Нарочно, чтобы расстроить Клемми? Хочешь их поссорить? Хочешь, чтобы папа снова стал одиноким?

– Он не одинок, у него есть мы, – возражаю я.

Но на самом деле эти вопросы сильно задевают меня. Я ведь действительно хотела просто подарить папе счастливые воспоминания… но так ли это? Теперь я сомневаюсь в собственных мотивах. Вот поэтому я и ненавижу Олли.

– Эй, посмотрите, что скажете? – окликает нас из коридора папа.

Мы с Олли не смотрим друг на друга, когда одновременно протискиваемся в дверь и встаем перед небольшой рамкой.

– Выглядит отлично, па!

Олли кладет руку на плечо отца и отводит его обратно к дивану.

– Как она точно ее нарисовала, – слышу я надломленный голос папы. – Как ей это удалось?

– Понимаю, это немножко пугает, да?

– Ты очень талантливая художница, Ферн, – говорит мне Клемми.

Ее глаза блестят, голос уж слишком веселый. Она возвращается в гостиную, не дожидаясь ответа.

Я стою в коридоре. Женщина по имени Уна Горлойс загадочно смотрит на меня, у нее яркие глаза и понимающая улыбка. Она станет Уной Кинг, матерью Ферн и Олли, но в тот момент, когда был сделан этот портрет, она еще не связана семьей, и я вижу, что она наслаждается свободой.

Позже, тем вечером, когда папа готовит себе сэндвичи с беконом, салатом и луком, чтобы не заснуть во время ночной смены, мы с Олли в последний раз желаем ему счастливого Рождества и отправляемся в свои спальни. Я уже в пижаме, когда раздается стук в мою дверь.

– Клемми? – окликаю я.

Я искренне надеюсь, что она не затеяла какой-нибудь «девичий разговор по душам». Хотя, наверное, мне бы следовало попытаться поговорить, особенно после того, через что ей пришлось пройти по моей вине.

– Это Олли.

Он чуть приоткрывает дверь.

– Чего тебе?

– Хотел убедиться, что ты в порядке после… после прошлой ночи.

– Я в порядке. – Это ложь.

Олли пару мгновений топчется у двери, потом проскальзывает внутрь и закрывает за собой дверь.

– Ты ведь понимаешь, что вся эта кровь из носа и ушей – из-за того, что ты пользуешься своей силой, так? – говорит он.

– Конечно. Я не глупа, – огрызаюсь я.

Но вообще-то, он застал меня врасплох, потому что я не связывала эти два факта. Прошлой ночью лорд Элленби провел меня через все те случаи, когда я использовала свой Иммрал, не осознавая этого, – вроде того, как поднимала Лэм над огромной стеной в первой попытке или меняла инспайра в лоскуте шерсти. И конечно, была еще наша с Олли реакция на календ Мидраута в театре «Глобус». Инстинкт меня не обманул: у нас не было аллергии на лианы, у нас была аллергия на полное отсутствие инспайров.

– Я что-то не замечала, чтобы и у тебя шла кровь носом, кроме последней ночи, – говорю я. – Может, это потому, что твой Иммрал не так силен, как мой?

– А может быть, потому, что я не настолько глуп, чтобы злоупотреблять своей силой, – возражает Олли. – Как бы то ни было, это кровотечение не радует. Мне пришлось весь обед сидеть рядом с этими покрытыми коркой ушами.