Повелители фрегатов - Владимир Шигин

С 1710 года для матросов устанавливается твердое жалованье в соответствии с чином. Рядовые матросы получали от 50 копеек до 2 рублей, пушкари по 2 рубля, а квартирмейстеры по 2 рубля 50 копеек.

Помимо матросов на каждом корабле и судне российского парусного флота имелась и солдатская команда, состоящая из солдат особых морских полков, прообраза нынешней морской пехоты. Морские солдаты предназначались для высадки десантов и участия в абордажных боях. В мирное время морские солдаты расписывались во все корабельные расписания и участвовали в корабельных делах, приобщаясь, таким образом, к морю. Солдатские команды являлись весьма ценным резервом комплектования команд. При этом и флотские и солдатские начальники часто стремились сбыть коллегам самых худших. Так, из солдатских команд в матросы определяли увечных и абсолютно непригодных для морской службы, флотские же начальники присылали в полки своих таких же. Журналы Адмиралтейств-коллегий XVIII века полны бесконечными взаимными жалобами по этому поводу капитанов кораблей и командиров морских полков.

Увы, ничто не ново под луной! И сегодня, получив приказ об откомандировании какого-то числа своих подчиненных на другой корабль, нынешние командиры отдают туда далеко не лучших. Старые традиции удивительно живучи, в том числе и такие!

* * *

К прибывающим рекрутам корабельные начальники обычно приказывали относиться со вниманием и тщанием. Вызвано это было, однако, вовсе не особой гуманностью, а вполне практичными причинами: «Из имеющихся здесь рекрут отправить в Кронштадт и велеть их обмундировать и содержать их во всяком довольствии и за новостью их в тяжелые работы доколе привыкнут не определять, и для того там расписать в роты со старыми матросами и иметь над ними прилежное смотрение, дабы они от тяжелых работ не приходили в болезни и от недовольства не чинить побегов».

Каждый молодой матрос по прибытии на корабль должен был обязательно избрать из старослужащих матросов себе «дядьку». В обязанности «дядьки» входило обучение «племяша» тонкостям корабельной службы и жизни, а кроме того, его защита от кулаков других старослужащих матросов и «шкур», т.е. унтер-офицеров. Отметим, что инициатива выбора при этом шла не от старшего, а от младшего. Быть «дядькой» считалось у старослужащих матросов почетно и выгодно, так как «племяши» брали на себя многие бытовые заботы своего «дядьки»: стирать ею одежду, делать приборку и т.д., а потому чем больше было племяшей у «дядьки», тем лучше и сытнее ему жилось. Ну а молодые матросы, в свою очередь, старались, чтобы их «дядькой» был наиболее авторитетный старослужащий матрос со здоровенными кулаками.

Выбрав себе «дядьку», молодой матрос просил разрешения стать его «племяшом». Если «дядька» не был против, то молодой матрос давал ему присягу на верность, что будет во всем его слушаться и повиноваться. После этого новоиспеченный «племяш» через того же «дядю» покупал не менее двух бутылок водки. Далее следовал ритуал обмывания родственных отношений. Племяшу при этом наливали стакан водки и бросали в него кусочки хлеба и колбасы (это назвалась «мурцовкой»), остальная водка распивалась дядькой и взводным унтер-офицером, который приглашался как свидетель. Отныне «племяш» обязан был быть преданным во всем своему «дядьке», пока тот не уволится в запас, а сам «племяш» станет «дядькой» для новых молодых матросов. Что касается офицеров, то все они прекрасно знали об этой неофициальной структуре подчиненности, но ничего против не имели, так как она помогала поддерживать порядок на корабле.

На протяжении всего времени существования парусного флота именно «дядьки» осуществляли основное обучение нелегким морским премудростям молодых «племяшей» — ведь в ту пору не существовало специальных учебных отрядов. Рекрутов сразу же отправляли на суда, а там уж каждый как сумеет. Поэтому система «дядька» — «племянник» была, по существу, единственно возможной формой выживания молодых матросов на судах.

Вот типичная картина приема рекрутов на российском корабле XVIII века.

…В апреле из портовых казарм команда на корабль перешла, а в начале марта и рекрутов в пополнение прислали. Принимал вновь прибывших боцман. Осмотрел их со вниманием и недоволен остался. Рекруты как рекруты — рожи глупые, а в глазах тоска и страх.

— Ну, — сказал им, — новая жисть нонче для вас начинается. Учиться всему будете заново: и ходить, и по дереву лазать, и говорить. Вот ты кто таков? — ткнул он пальцем в грудь тщедушного лопоухого парня.

— Я-то? — шмыгнул тот простуженным носом. — Васька, Митрофана Никонова сын.

Старый боцман махнул рукой безнадежно:

— Не Васька, Митрофанов сын, ты будешь отныне, а самый что ни на есть служитель флота российского! И все запомните, — обернулся он к испуганно жавшимся рекрутам, — что вы теперь не Васьки да Ваньки, а русские матросы!

Построив по ранжиру, повел боцман новоявленных матросов по черному весеннему льду на корабль. Пронзительный ветер рвал с голов треухи и завертывал полы дырявых армяков.

На корабле рекрутов встретил дежурный офицер в бараньей шубе и надвинутой по самые уши треуголке. Мельком оглядел прибывших, кликнул писаря да лекаря — осмотреть, нет ли болезни или заразы какой. Пришли, осмотрели и записали.

Затем одежду каждому выдали. Чего там только не было: рубахи и порты, башмаки и сапоги, кафтаны со штанами на подкладке холщовой да на подкладке сукна канифасного, дали по шапке и даже по галстуку пышному. От изобилия такого онемели рекруты: ишь, богатство какое привалило! Затем всех повели в баню.

Лупили там себя рекруты вениками березовыми до одури. Кричали, друг перед дружкой храбрясь:

— С гуся вода, с меня худоба, на густой лес да на большую воду!

После бани накормили сытно. Щей густых дали и каши овсяной с маслом коровьим. Затем уж и по местам предписанным развели. Рекрута Ваську Никонова определили к громадной 30-фунтовой пушке, что стояла в самом нижнем доке. Глянул он на нее — и дух захватило! Шутка ли, такое страшилище: голова в дырку влазит…

К пушке привел Ваську веселый рябой канонир. Похлопал ладонью по казеннику, приободрил:

— Ничего, матрос-удалец что огурец какой вырастет! Здеся отноне будет тебе и дом, и поле бранное на всю твою жисть! Всему обучайся прилежно, лодыря не корчь, но и вперед не суйся, знай всему черед! Разумей одно: кто в море побывал, тот и лужи не боится.

Остаток дня пролетал для Васьки в тумане. Что-то заучивал, где-то ходил. Наконец рябой канонир сообщил, что пора и ко сну. Спустившись на свою палубу, развесил Васька по примеру Ившина койку и, едва раздевшись, провалился в тяжелый сон. Противно пищали по углам наглые корабельные крысы, но Васька их не слышал. Снилась ему родная изба на Псковщине, отец усталый, с большими руками, снилась сестра, смешливая балаболка, худенькая и жалкая. Мать сидела рядом и горестно причитала, гладила его по голове…

Тишину оборвал пронзительный свист дудки.

— Подъем! Койки вязать и умываться! — кричал, свешиваясь в люк, страшный мордастый боцман.