Новичкам везет - Эрика Бауэрмайстер

– Маленькие радости украшают жизнь, особенно когда маршируешь три дня, – объяснила она.

– А какой раз вы уже ходите?

– Третий. Я начала в тот год, когда дочь умерла.

– Ой, я не знала, как же я вам сочувствую.

– Мы же все тут такие. Даже эта бодренькая компания.

Неподалеку устроилась группка двадцатилетних, Ава весь день им завидовала – они шагали без устали.

– Они тут из-за своего начальника, – добавила Элейн. – Которого они поначалу не очень-то, между прочим, и жаловали. А вы почему?

– Моя подруга. Только она не умерла. И мама. Но это было много лет назад и…

– И что?

– И это было много лет назад.

– Похоже, вы сами еще не разобрались, – ласково сказала Элейн.

Ава лежала в спальнике, прислушиваясь к тихому дыханию Элейн. Когда же последний раз она спала рядом с женщиной старше себя? Когда мама умерла, понаехали всякие тетушки, они готовы были ночь напролет держать девочку в объятьях. Но Ава не смыкала глаз и старательно лягалась через тщательно продуманные промежутки времени. Пришлось оставить ее в покое. Позже, в колледже, она читала об эксперименте с младенцами. Им давали понюхать разные рубашки, они всегда узнавали материнскую и переставали плакать. Так и Ава – самозванки ей были ни к чему.

Если честно, после смерти матери она не слишком жаловала сон в компании. Чье-то дыхание прямо над ухом заглушает все вокруг. Ничего не учуешь, даже если что-то произойдет. На всякий случай надо быть готовой ко всему.

Элейн дышала тихо и ровно. В палатке пахло мятой и лавандой. И еще немножко шоколадом. Элейн собиралась стащить в палатке-столовой шоколадное печенье на завтрак. Ава улыбнулась. Вечер прошел куда лучше, чем она ожидала, когда, усталая, подошла к палатке. Элейн убедила ее принять душ, и действительно, после душа сразу полегчало. Наверно, это был самый лучший душ в ее жизни – в специально оборудованном походном вагончике, где вокруг царит какофония запахов – в обычный день чужие шампуни раздражали бы невероятно. Но сейчас все отошло на второй план – осталась только струя теплой воды. Вода разогрела усталые мышцы, сняла боль, смыла пот с волос. Мягкое полотенце приятно касается спины и бедер. Она снова как новенькая, а уж ногам-то как хорошо в свободных шлепанцах.

После ужина, когда все уже собрались в лагере, началось караоке, и даже Элейн встала и с воодушевлением спела «Хорошо гулять в сапожках» Нэнси Синатры. Палатка-столовая взорвалась аплодисментами, а Элейн низко поклонилась, подметая пол седыми прядями, и раскрасневшаяся, довольная вернулась к столу.

– Ава, теперь ты.

– Ни за что.

– Дорогая моя, тебе когда-нибудь говорили, что надо иногда немножко спускать планку?

В пять тридцать утра Ава и Элейн уже стояли в очереди за завтраком. Ава утверждала, что никогда не завтракает, но Элейн потащила ее за собой.

– Здесь все не так, как в обычной жизни. Надо заправиться перед дорожкой.

Элейн оказалась не единственной, кто так считает. Очередь на завтрак вилась вокруг всей палатки-столовой. Перед ними кучкой стояли четыре женщины, у каждой майка с надписью «За сестру». Еще не рассвело, было холодновато. До Авы доносился запах жареной картошки с луком, и она размечталась о чашке горячего кофе.

Сестрички, стоявшие перед ними, были той породы, что обожают делиться всем на свете, спать в одной комнате, есть чужой вилкой, влюбляться в одного и того же мальчика-соседа. Они, не задумываясь, прикасались друг к другу, заправляли выбившийся из-под воротничка ярлычок. Они болтали о предстоящем дне, легко подхватывая чужие слова, заканчивая друг за друга фразы. Ава глядела как зачарованная. Как в духах, верхняя, средняя и нижняя ноты перемешиваются, помогают друг другу. У нее так ни с кем не было, может, только с Кейт.

Одна из девушек со смехом заметила, что очередь слишком длинная, а ей надо в туалет. Она отошла, а остальные стояли и глядели, как она исчезает в густой толпе.

– Как она?..

– Устала.

– Но не…

– Боже, я бы не…

И говорящая повернулась взглянуть, долго ли еще стоять.

– Совершенно не двигается.

Перебрасываются репликами, словно тянутся друг к другу, а дотянуться не могут.

Элейн тронула Аву за рукав, отвлекла от сестричек.

– Твоя подруга собирается тебя встречать? – спросила она как бы между прочим.

– Нет, она уехала. Путешествует. В Большом каньоне.

– Неужели?

И Ава неожиданно для себя стала рассказывать о вечеринке в честь выздоровления Кейт, о том, кто какое задание получил.

– И все подружки рады-радешеньки, что я здесь оказалась. Злятся на меня, что я не приехала, а почему, так и не поняли.

– А если бы еще раз, опять не приехала бы?

– Что вы!

– Ну вот.

Они как раз добрались до раздачи, и Элейн положила здоровенную порцию картошки в тарелку Авы.

– О да, – сказала она, увидев гримасу у той на лице. – Впереди длинный день. Понадобится тонна углеводов, ты и так ужасная худышка.

К пятьдесят пятому километру Ава уже больше не гордилась своей выносливостью. Ноги как деревянные, еле двигаются. Она не видела перед собой ничего, кроме тротуара. На привале можно долить бодрящего спортивного напитка во фляжку, прихватить пакетик чипсов или печенья, заклеить натертые ноги. Это вам не холмы вокруг Лос-Анджелеса. Там было весело, там были новые запахи. Тут совсем не так. Теперь главное – не сойти с дистанции, не оказаться в одном из тех автобусов, которые подбирают отстающих. Остановки на переходах через улицы немножко помогают, но стоит шагнуть с тротуара на мостовую, как мышцы снова натягивались канатами. Шаг за шагом, левой-правой, а вдоль дороги – друзья и родные, хлопают, подбадривают, протягивают лакричные конфеты, шоколадки, носовые платки. Вот они стоят, матери, отцы, дети, друзья, держат фотографии. Хорошо, что у нее темные очки, можно не вглядываться.

У Элейн фотография дочери, Дианы, пришпилена к майке. До чего же она красивая – длинные черные волосы, огромные карие глаза, высокие, как у матери, скулы. И лицо такое радостное и спокойное. Каждый, проходя мимо, говорит Элейн, какая красивая у нее была дочка. На привалах женщины подходят поближе, обнимают. Те, кто стоит вдоль дороги, протягивают руки, гладят по плечу.

– Как вы переносите все эти разговоры? – спросила Ава. – Ужас какой.

В тот день, когда умерла мама, она взяла мамины любимые духи и спрятала их за книжками на полке. Как будто схоронила там все свои воспоминания о маме. Она знала, что будет с духами, стоит только открыть флакон.

– Думаешь, ужас? – переспросила Элейн. – Мне так легче.

Ава не могла отвести глаз от всех этих костюмов, накидок из розовых перьев, переливающихся бюстгальтеров, надетых поверх маек, ниток пронзительно-розовых бус. Какой странный, огромный маскарад, Масленица, Марди Гра. И эти эмоции – радость, грусть, усталость, целеустремленность – все напоказ, как лифчик поверх одежды. А она, статистка в коричневом на заднем плане, уныло тащится в ликующей толпе. Хотя нет, все эти люди с фотографиями, которые то и дело лезут обниматься, все эти развеселые зрители, гудящие машины, салютующие прохожие помогают отвлечься. Да и сил прибавляют.