Крымский оборотень - Александр Тамоников

– Тогда побудьте в кабинете, а я дам распоряжения, – сказал подполковник и вышел.

Конечно, шансов напасть на след гестаповского агента Улыбки именно таким образом было крайне мало, и Завьялов это прекрасно понимал. Даже если в городе и вправду кто-то недавно убил молодого мужчину, то далеко не факт, что это мог сделать именно Улыбка. Да, Никите и вправду нужны были другие документы, это было логично. Но, может статься, они уже у него имелись? Может, он запасся ими еще раньше, при немецкой оккупации? И теперь, когда пришел час, он просто воспользовался ими. Был Никитой Филипповым – стал кем-то другим. Все логично и просто. И убивать никого не нужно. В конце концов, убийство – это всегда риск. Для чего Улыбке рисковать пуще меры? Наоборот, ему выгодно исчезнуть как можно тише и незаметнее.

Но с другой стороны – никаких других ниточек и крючочков, за которые можно было бы зацепиться, ни у Завьялова, ни у Ольхина с Волошко не было. А потому приходилось цепляться за то, что было. Вернее, выискивать эти самые крючочки и ниточки и надеяться на удачу, которая, говорят, иногда все же поворачивается лицом к тем, кто делает правое дело. А Завьялов с товарищами был на стороне правого дела. Они старались напасть на след врага, погубившего как минимум две подпольные организации.

Подполковник отсутствовал недолго. Вскоре он вернулся, держа в руках две тощие папки.

– Вот, – сказал он, – нашли. Таких-то убийств, оказывается, всего-то два. Другие – не подходят. А эти самые подходящие.

Завьялов взял из рук подполковника обе папки и скептически их осмотрел.

– Что ж это они у вас такие тоненькие? – спросил он.

– Так ведь ищем! – развел руками подполковник. – И потому по ходу дела они будут пополняться новыми документами. А пока – что имеем.

– Я так понимаю, что оба эти убийства не раскрыты? – спросил Завьялов.

– Пока – именно так, – подтвердил Ярошенко.

Завьялов открыл первую папку и почти сразу же ее закрыл. Речь в деле шла об убийстве некоего Алтынбаева Ильяса, татарина. В деле имелась даже фотография убитого – молодого мужчины с типично восточной внешностью. Вряд ли Улыбка со своим славянским типом лица захотел бы воспользоваться документами, где бы он значился как татарин Ильяс Алтынбаев.

А вот второе дело было куда как интереснее. В нем речь шла о некоем Афанасии Рыбакове, чье тело было обнаружено соседями в одной из городских квартир. То есть по месту собственного жительства. Завьялов бегло изучал дело и одновременно старался уяснить его суть. Значит, так. Этого самого Афанасия Рыбакова убили буквально спустя три или четыре дня после того, как в Симферополь вошли советские войска. Более точной даты в деле не значилось, была лишь дата приблизительная. Как его убили? Выстрелом в голову. Из какого именно оружия был произведен выстрел и тем более с какого расстояния – об этом в деле не говорилось решительно ничего. Что касаемо личности убитого, то здесь также сведения были скупы. Говорилось лишь, что гражданин Афанасий Рыбаков – коренной симферополец, во время оккупации жил безысходно в городе – вначале с матерью, но в 1942 году мать умерла, и потому вплоть до самой своей смерти он проживал один. Почему у него не было семьи и отчего его в свое время не отправили на фронт, в деле также не упоминалось ни словом.

Свидетельские показания также почти не проясняли картину. Да и свидетелей-то было немного – всего лишь четверо соседей. И все они в один голос говорили практически одно и то же. Да, жил здесь такой Афанасий Рыбаков. Вначале – вместе с матерью, затем один. Как жил? Как все, так и он. Чем занимался? А кто ж его знает, чем он занимался. Соседи о том его не спрашивали, а сам он в откровения не пускался. В общем, как-то перебивался. Одним словом, как все.

Почему он не был на фронте? Да вроде вначале был, но потом, почти перед самым вступлением в город немцев, вдруг возник дома. Его матушка тогда была еще жива, и она вкратце поведала соседям, что ее сын был ранен и после ранения списан за негодностью к дальнейшей службе. Оттого и вернулся домой.

Что свидетели сказали об убийстве? В общем и целом – почти ничего. Рассказали только, что вечером накануне убийства к Афанасию приходил какой-то человек. Что за человек? А кто ж его знает, что за человек. Как он выглядел? Обыкновенно выглядел. Молодой, высокий. А больше ничего и сказать невозможно – кто же к нему присматривался? Никто не присматривался. Когда он ушел от Афанасия? Опять же никому это неизвестно. Слышался ли из квартиры убитого какой-нибудь подозрительный шум? Нет, вроде бы не слышался. Вот и все свидетельские показания.

Ну, а что касается осмотра места происшествия, то на эту тему, можно сказать, в деле и вовсе ничего не говорилось. Та бумажка, которая называлась «протоколом осмотра места происшествия», была настолько невнятной, что Завьялов не уразумел из нее почти ничего. Не было в деле и протокола медицинского освидетельствования трупа.

Еще несколько бумажек, присутствовавших в деле, также мало что могли объяснить. Это были примитивным образом составленные протоколы допроса подозреваемых. Хотя почему именно эти лица попали в разряд подозреваемых, уяснить также не представлялось никакой возможности. Поневоле создавалось впечатление, что подозреваемыми были назначены совершенно случайные лица, не имевшие к преступлению абсолютно никакого отношения. «Ты убил гражданина Рыбакова?» – спрашивал неизвестный Завьялову следователь у подозреваемого. «Нет, не я», – отвечал подозреваемый. На том, собственно, допрос и заканчивался.

– Охо-хо! – потер лоб Завьялов и глянул на начальника милиции. – Вот попробуй уясни что-нибудь из такого дела. Не дело, а горькие слезы! Вот, скажем, почему в нем отсутствует протокол осмотра тела? Из какого оружия застрелили Рыбакова? Сколько было выстрелов? В упор стреляли или с расстояния? Ведь это все важнейшие вопросы!

– Так ведь, – развел руками начальник милиции, – доктора-то у нас нет! Кто же будет осматривать?

– Сами бы и осмотрели, – буркнул Завьялов. – Неужели это так трудно?

– Да ведь тут такое дело, – смущенно улыбнулся подполковник. – Боится она покойников. Молодая, не привыкла еще… А у меня до всего руки не доходят.

– Кто боится? Кто молодой и не привык? – недоуменно уставился на подполковника Завьялов.

– Сотрудница, которая расследует это дело, – пояснил Ярошенко. – Совсем еще молодая…

– Ох ты ж, матушки родимые! Боится покойников! А что, других сотрудников нет?

– Другие все на фронте, – сказал подполковник. – Приходится набирать кадры по остаточному принципу.

– Плохо ищете, – недовольно произнес Завьялов. – Вот я чуть позже подкину вам людей. Прекрасные ребята, матерые, обстрелянные.

– И где же вы их найдете? – не поверил смершевцу начальник милиции.

– Считайте, что уже нашел, – сказал Завьялов. – Подпольщики. При немцах в городе действовал несколько подпольных групп. Боролись и побеждали. Так что народ надежный. Думаю, через какое-то время я вам их рекомендую. Не пожалеете.