Кубанское казачество и его атаманы - Евгений Дмитриевич Фелицын

Кавказского Линейного войска, те, которые находились в исключительном районе одного какого-либо полка или бригады (как например: желтенник, нефть, рыболовство при устьях Терека и т. п.) отчислить без разделения в то войско, куда поступает часть, которой эта статья присвоена или в районе которой находится. А войсковой капитал Терского (Кавказского Линейного? – Прим. ред.) войска положено было разделить между обеими – Кубанской и Терской частями, что и было произведено на основании распоряжения от 16 сентября 1861 года, по расчету 99 708 душ, отошедших в Кубанское войско, и 54 341 д. – в Терское».

Точно так же и при заселении Закубанья в станичном самоуправлении кубанских казаков не произошло никаких перемен. Вновь населенные станицы были разбиты на полки и бригады, а в делах управления определено было руководиться положением 1845 года о бывшем Кавказском Линейном войске.

Так шли дела до 1870 года, когда было издано «Положение об общественном управлении в казачьих войсках». Строго разграничив функции станичных обществ и станичных правлений, положение это совершенно выделило станичный суд, придав ему характер крестьянского волостного суда, и положило в основу станичных учреждений выборное начало. Таким образом, красная нить казачьего общинного самоуправления не порвалась в течение восьмидесятилетнего существования казачьих элементов, вошедших в состав Кубанской области, а привела в конце концов к практике нынешнего станичного самоуправления.

Но вместе с колонизацией Закубанья в 1862 году был издан особый акт – «Положение о заселении предгорий западной части Кавказского хребта кубанскими казаками и другими переселенцами из России», акт, не коснувшийся юридических основ казачьего самоуправления, но сильно изменивший формы казачьего землевладения. В этом новом положении уже и помину нет о войсковой земле и вообще об определенной казачьей территории, как о коллективной собственности. В нем говорится лишь о «границах пространства, назначаемого для новых казачьих поселений Кубанского войска», и затем каждое поселение рассматривается в земельном отношении как самостоятельное целое, как отдельная, независимая от других община. Каждая такая община должна была получить, одновременно с водворением поселения, «от 20 до 30 десятин на каждую душу мужского пола казачьего семейства и по 200 дес. на каждое офицерское семейство удобной и неудобной земли» в общем нераздельном юрте; но «из сего общего количества» назначалось от 5 до 10 дес. на семейство рядовых казаков-охотников (добровольцев. – Прим. ред.) и от 25 до 50 дес. на семейство офицеров, добровольно переселившихся, в частную, вечную и потомственную собственность.

Таким образом, рядом с общинно-земельной собственностью в упомянутом положении вводится впервые в казачье землевладение институт частной земельной собственности. Правда, это частное землевладение носит по положению особый характер, подчинено известным ограничениям. Так, владельцы-охотники не имеют права ни отчуждать своих земель, ни передавать по наследству лицам неказачьего сословия, ни даже лично пользоваться на случай выхода из казачьего сословия; точно так же эти земли не могли быть проданы «на уплату долгов местам и лицам, не принадлежащим Кубанскому войску». Но такой характер они должны носить только «впредь до особого распоряжения».

В положении 1862 года «для развития промышленности дозволяется купцам, фабрикантам и другим промышленникам, с разрешения войскового правления, приобретать в станицах участки усадебной земли и строить торговые и фабричные заведения, с правом владения оными, как полною собственностью, но с уплатою войску и общинам так называемой посаженной платы». Несмотря на то что впоследствии законом 1868 года несколько изменен характер этого постановления, оно тем не менее и в измененном виде является существенным нововведением в обычные формы казачьего землевладения.

Наконец, в положении о заселении предгорий странным образом введены правила, изменяющие характер казачьего землевладения даже на старых местожительствах кубанских казаков. Так в параграфе 118 положения говорится: «Войсковые земли, оставшиеся свободными за наделом станиц и за удовлетворением общественных надобностей, указанных в положениях о бывших Черноморском и Линейных казачьих войсках, назначаются для продажи в частную собственность и для отдачи в оброчное содержание преимущественно лицам казачьего сословия, а в случае недостатка их – и всех других сословий, с обращением вырученных денег в войсковой капитал Кубанского казачьего войска». Таким образом, этим параграфом в известных случаях признается, так сказать, неуместность для казачьего населения самого института войсковой земельной собственности, института, игравшего такую важную роль в историческом прошлом Кубанского казачества.

Итак, положением 1862 года вводятся следующие, весьма важные юридические изменения в обычные формы казачьего землевладения: 1) институт войсковой земельной собственности в одних случаях совершенно игнорируется, а в других упраздняется, как ненужный, 2) рядом с общинным землевладением вводится землевладение личное, потомственное и 3) в частности усадебная оседлость изъемлется из обычной общинной юрисдикции и подчиняется особому специальному закону, а все это вместе изменяет самый характер казачьего землевладения, как выразился он в обычном праве казака.

Последующим затем законодательством в одних случаях как бы несколько скрашиваются все эти нововведения, а в других к ним прибавляются новые, но основной смысл юридических изменений остается при этом один и тот же: замена войсковой собственности продолжается собственностью общинной и частной. Сюда нужно отнести закон 1868 и 1870 годов «О дозволении лицам невойскового сословия приобретать недвижимую собственность в казачьих землях», правила 1869 и 1870 годов «О поземельном устройстве станиц и о войсковых запасных землях» и положение 23 апреля 1870 года.

По первому из этих законов «во всех без изъятия казачьих войсках русские подданные невойскового сословия имеют право приобретать в собственность существующие на войсковых, городских и станичных землях дома и всякого рода строения, на общем основании, не спрашивая согласия ни войскового начальства, ни городского или станичного общества. При сем земля под означенными строениями, оставаясь собственностью войска или же городского или станичного общества, находится в постоянном пользовании приобретателя, со взносом ежегодно в войсковые, городские или станичные суммы установленной посаженной платы». Таким лицам в станичных общинах «предоставляется право пользования общим выгоном для собственного их домашнего скота». С своей стороны лица эти должны нести повинности «постойную, подводную, а также по исправному содержанию дорог, мостов и переправ». Таким образом, законом этим суживаются даже обычные в крестьянских общинах пределы общинной автономии в земельно-хозяйственном отношении. Община теряет право контроля над усадебной оседлостью и над пользованием общинными выгонами. В число членов общины с известными, ограниченными правами (участвовать в сходах по делам, касающихся этих лиц), могут произвольно, не спрашивая на это никакого согласия станичного общества, вступать лица, не принадлежавшие раньше к общине. Самая земля под усадьбами de jure считается общинной собственностью, а de facto носит уже характер частного владения, при условии «постоянного пользования».

В силу правил 1869 и 1870 годов, «земли, отведенные станицам, состоят в общинном владении общества каждой станицы. Никакая часть