Война - Алексей Юрьевич Булатов

Вернулся Ганс с ребятами, и все сели вокруг стола, так же, как и я, глядя на стол в немом восхищении искусством Ганса.

– Ну вот что ты наделал, Ганс? – сказал Геррард. – Теперь этот стол можно только смотреть, трогать его руками совершенно невозможно. Предлагаю поставить охрану и переправить этот стол из тумбочек в центр Парижа в Лувр, там ему самое место.

– Да что в Лувр, – подхватил другой солдат, имя которого я еще не знал. – Этому столу самое место в Берлинском музее, в самой главной галерее.

– Да, но так хочется кушать, что, боюсь, придется все-таки пожертвовать этим произведением искусства в угоду нашим непотребным мужским желудкам, – сказал Август, и все засмеялись.

– Тихо, господа, тихо, – сказал Ганс. – Я думаю, в Лувре и Берлинском музее шедевры существенно ценней этого скромного стола, и человечество не потеряет много, к тому же я запросто могу это повторить!

– Повторить это? Ну нет, это произведение уникально, как и набор продуктов, который лег в основу этого произведения, я боюсь, что повторить не получится. Но тебе нужно, Ганс, открыть свой ресторан, а не ферму, как ты мечтаешь. Ну или открыть ферму и ресторан вместе. В тебе действительно талант ресторатора, я завидую твоим свиньям, как же ты их кормишь, – сказал Геррард. И в палате опять раздался добрый мужской смех.

В палату постучали, и дверь тихонько открылась, и вошла Лейтхен. Все мужчины смолкли. А Лейтхен вошла и с порога заявила:

– Дорогие мужчины, я вас очень прошу не ржать так громко, а то вся больница трясется, боюсь, окна могут вылететь.

Шутка Лейтхен была воспринята правильно, все смеялись, но делали это как можно тише.

Она зашла в палату, увидела наш импровизированный стол и ахнула:

– О, как у вас тут красиво, прямо как Рождество, где же вы все это достали?

– Да, милая Лейтхен, тут и нет ничего такого уж редкого, это просто наш Ганс, он художественно накрыл стол из того, что у нас было в пайках.

– Ах, милый Ганс, вы истинный художник.

– Спасибо вам, милая Лейтхен, но, право же, не стоит. Как вы относитесь к яблочной шипучке?

– Ой, господа, алкоголь – это не мое, но стаканчик я пригублю в честь такого праздника.

Слова Лейтхен прозвучали как стартовый пистолет. Она присела слева от меня на кровати, и множество мужских рук в одну секунду изуродовало произведение искусства, созданное Гансом, Мне дали тарелку и налили рюмку коньяку, открыли сидр, который даже шлепнул как настоящее шампанское. И налили в кружку Лейтхен. И Ганс встал, чтобы произнести тост:

– Милые мои ребята, я так рад, что вы тут живые, и я не хочу сейчас пить за мое звание или за награды, которые мы честно заслужили, а я хочу выпить за наших павших друзей на этой проклятой земле. Помянуть их и пожелать им светлых чертогов Валгаллы, так как пали они все с оружием в руках. Ну, или Райских кущ, кому как по вере его положено. Вспомним их, всех наших друзей, и выпьем.

Он выпил рюмку, и все выпили вслед за ним. Я тоже опрокинул налитую мне рюмку, восхитившись вкусу коньяка. Коньяк был отменным и вкусным. В течение следующих пяти минут за столом была тишина, все кушали и, видимо, действительно вспоминали павших друзей. А я боролся с внутренним диссонансом, который сейчас меня просто разрывал на части. Я чувствовал горечь потерь этих солдат, которая была ничуть не меньшей, чем горечь солдат потерь той же Маруси в партизанском отряде. У каждого из сидящих за этим столом война отобрала близких людей. Даже у меня была такая потеря, Петр, с которым я только вроде как успел познакомиться, но успел подружиться, погиб на моих глазах, запечатлев картинку своей гибели в моей голове на всю мою оставшуюся жизнь. Может, где-то там, в лесу, сейчас сидят Гриша и Феодосий и выпивают около костра за упокой моей души, так же вот поднимая, не чокаясь, солдатские кружки. Как же тяжело, оказывается, может быть разведчикам, которые глубоко законспирированы во вражеский тыл и видят эту войну с обеих сторон.

За столом начались воспоминания и солдатские разговоры.

– Ганс, а помнишь, как мы брали то орудие? – где-то после третьей рюмки, уже чуть-чуть повеселев, вспоминал Геррард.

– Да уж, эти русские дерутся, что черти, – начал вспоминать Ганс. – Ты представляешь, Йежи, мы практически разворотили весь их укрепрайон, живого места не оставили. А одно орудие продолжало стрелять, мы пошли за танками и, представляешь, там медсестра с орудия работала, мы глазам своим не поверили, когда взяли уже ее. Женщина на орудии, а кругом трупы. Она одна три танка из строя вывела. Нас тогда это сильно расстроило, прямо очень.

– Да, – продолжил Геррард, – мы тогда, помню, шнапсу много выпили, это наша, считай, первая серьезная атака и была. Мы тогда пятерых потеряли. Гензеля, Гранда, друзья мои. Давайте за них выпьем. – Ребята еще выпили и еще погрустили. Видимо, Ганс решил, что хватит грустить, и сказал:

– Ребята, я, кстати, на всех вас представление написал, чтобы вам звание подняли и железный крест 1 степени. Мы сейчас в инженерные войска в тыл для восстановления отправляемся, нам всех новобранцев дадут, все вы теперь командиры отделений.

Сказанное Гансом сработало, все заулыбались, все-таки повышение по службе грело душу, и дальше опять выпивали и закусывали.

Я старался сидеть тихо, и выпивать коньяк вместе со всеми, и изображать, что я тоже немного пьян. И, в общем-то, мне это почти удавалось сделать, только для всех, кроме Лейтхен, от ее взгляда не укрылось то, что я пью коньяк совсем маленькими глотками ради вкуса, а не ради того, чтобы выпить. И, видимо, мой взгляд был абсолютно трезвым, в то время как у Ганса и солдат глаза уже были совсем пьянющие. Она наклонилась и попросила:

– Йежи, вы не проводите меня?

– Конечно.

– Господа мои любимые офицеры, я, с вашего разрешения, уже пойду, прошу вас не шуметь, а Йежи проводит меня до моего домика, – сказала Лейтхен.

Ганс поднял на меня глаза и сказал наполовину в шутку, наполовину всерьез:

– Я отделаю тебя на черенках за нее, Йежи, ох отделаю, – но возражений на то, чтобы именно я проводил Лейтхен домой, ни у кого не возникло.

Мы вышли с Лейтхен из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь, и пошли к выходу из больницы. Она осторожно взяла