Война - Алексей Юрьевич Булатов

бы с радостью ответил на все ваши вопросы, но, к сожалению, этих ответов у меня не так много, я только вчера вспомнил, как меня зовут.

– Да, и это, конечно, сильно осложняет наше дело, конечно, я говорил с доктором, и он мне со 100 %-ой уверенностью заявил, что у вас сильнейшая контузия и потеря памяти. В том, что вы контужены, у меня лично сомнений тоже нет, вы попали под минометный обстрел сектора, откуда была выявлена передача, и там, где вас нашли, были обнаружены останки еще одного солдата в немецкой форме и остатки немецкой радиостанции. Но передача шла на волне противника, и шифрование было тоже. Что вы можете сказать мне по этому поводу?

– Абсолютно ничего, я ничего не помню.

– Ах, Йежи, Йежи. Тут вот в чем дело, Йежи Ковальский был действительно откомандирован в распоряжение Генделя фон Иориха с целью засылки в партизанский отряд. Гендель сообщил, что смог взять в плен несколько партизан и планировал устроить им побег, подбросив к ним Йежи. Но проблема в том, что Гендель не сообщил о прибытии Йежи на место. И был обнаружен автомобиль, на котором он ехал, тот был уничтожен. А потом было обнаружено, что и сам Гендель пропал, а его двое помощников убиты. Я могу допустить, что вы все-таки прибыли в его распоряжение и он просто не успел сообщить, а машину подорвали на обратном пути. Но куда пропал Гендель?

– Он убит.

– Убит?

– Я вспомнил фамилию и лицо офицера, которого звали Гендель фон Иорих, я помню, что он был расстрелян в партизанском отряде.

– Вы в этом уверены?

– Да, господин офицер, я это отчетливо вспомнил, но остальное, к сожалению, пока что все как в темноте.

– Ну хорошо, конечно, очень жаль, что Германия потеряла такого великого человека, как Гендель фон Иорих, спортсмен и представитель столь знатной и известной фамилии, но лучше уж сведения о его кончине, нежели неизвестность. Вы сможете показать мне, где он погиб?

– Вряд ли, может быть, позже, когда память восстановится больше.

Штраус задумался, и в палате повисла гробовая тишина. Его угроза запереть меня для допроса вызвала буйный полет моей фантазии, и внутри у меня все оцепенело от ужаса. Если бы я сейчас стоял на ногах, то, скорей всего, мои колени бы дрожали вместе с руками от страха. Штраус вышел из задумчивости и произнес:

– Как все-таки сложно сейчас принимать решение. Будь вы немцем, то ваша карточка была бы в полном порядке, и я бы уже имел полное ваше досье с фото, и мы бы уладили это недоразумение. Но, к сожалению, польские войска не могут похвастаться немецкой аккуратностью, и потому на мой запрос смогли мне подтвердить только то, что такой человек существует, сославшись, что большая часть документов уничтожена. И мне, офицеру СС, сейчас вот предстоит сделать выбор, если вы советский шпион, а я пущу вас в ряды вооруженных сил, то подложу свинью. Но если вы не шпион, германская армия опять потеряет хорошего офицера. И что мне прикажете делать?

– Я не шпион, господин офицер. Я не знаю, как вам это доказать, но я не шпион.

– Я очень хочу вам верить. В общем, я принял решение, господа офицеры, вам по ранению положен отпуск в течение одного месяца, но я прошу вас в это нелегкое время отказаться от него, и восстановительный период поступить в распоряжение полковника Клара Бенца из инженерных войск. Ему нужны руки и толковые головы, а по вашей характеристике, Ганс, и по вашей, Йежи, вы склонны к точным наукам. В течение одного месяца я постараюсь собрать максимальное число данных на вас, Йежи. И если вы честный солдат, оправдать вас и представить к награде. Остатки вашей роты, Ганс, будут с вами и прибывать к вам по мере выздоровления, также вам будут представлены новобранцы для формирования новой роты. Ну как, вы согласны?

Я не знаю, как у Ганса, а, судя по всему, у меня выбора не было, я был привязан к решению Ганса, и, видимо, он будет наблюдать за мной, и от результатов его наблюдений зависела моя судьба.

– Я бы, конечно, хотел хоть на недельку поехать домой, но раз родине нужно, то я согласен, – сказал Ганс.

– Я согласен и постараюсь оправдать ваше доверие, господин офицер, – сказал я.

– Да, Йежи, если вдруг память будет возвращаться, вы должны будете сразу мне сообщить. После выписки вы должны прийти ко мне за документами, и я направлю вас в инженерные войска. Честь имею.

Штраус вскинул руку и, повернувшись, ушел из палаты.

– Вот так-так, значит, ты можешь быть потенциальным шпионом, Йежи?

– Выходит, что могу.

– Ну нет, этого быть не может, не верю я. Ты настоящий офицер, выправка и стать. Если бы ты не был поляком, я бы точно сказал, что ты истинный ариец.

– Спасибо тебе, Ганс. Но время военное, все друг друга подозревают.

По-хорошему, я ведь и действительно не был шпионом на этой войне, мало того, единственным моим текущим желанием было выбраться отсюда как можно скорей. Правда, я не представлял пока что, как мне это сделать. Все-таки упасть было проще, чем взлететь, а линза находилась достаточно высоко над землей. Может, найти более-менее высокое здание и попробовать перейти по лестнице? В общем, пока что я не знал, как вернуться, но я этого хотел. Это не была моя война, это была война моих дедов, и я сопереживал, но участвовать в ней в качестве российского, а тем более немецкого офицера я не хотел и не мог. А оказать помощь тут я точно не мог, да и, по-честному, я понимал, что я не имел на это морального права.

– И что мы будем делать в этих инженерных войсках, хотелось бы мне знать? Крутить болты и гайки? – спросил меня Ганс.

– А я откуда знаю? Видимо, да.

– Ну да ладно, Йежи, ты лежи, а я скажу ребятам, что у нас сегодня к празднику еще и повод образовался – новые погоны и серебряный крест.

– О да, господин гауптман, я теперь-то ниже вас по званию, – вскинул я руку, отдавая честь Гансу. Он заулыбался и сказал:

– Отец будет доволен, за год службы такое повышение. Обязательно ему отпишу, и нужно найти фотомастерскую и отправить ему фото.

Ганс ушел хвастаться, а меня накрыло. Волна напряжения спала, и вместе с ней ушел адреналин. Но сердце все еще продолжало колотиться, стараясь пробить грудную клетку насквозь. Давление зашкаливало, а голова, которая только-только начала