Жажда. Тёмная вода - Ник Никсон

Кобальт медленно опустился в кресло. Витька и его спрашивал, как в Кремль попасть. Пазл сложился.

Последний раз Витьку видели дозорные на проходной вчера около трех часов дня. Он взял оружие, соврал, что отправляется проверить телефонный кабель, хотя такого задания ему никто не давал. По рации с тех пор не отвечает. А через двадцать минут приехали люди, забравшие Локуса.

Витька и есть крыса?

— Но я ему ничем не помог, — оправдался Ток. — Так и сказал ему строго, мол, дуру не гони, Витек. Какой тебе Кремль! Здесь твое место, с нами, в семье. Извини, Димас, я не придал значения его словам, думал, он просто болтает. Ну мало ли, подростковый максимализм и вот это все. Витька же таким трудным пацаном рос, немудрено ведь всю семью потерял, — Ток резко замолчал и выпучил глаза, вспомнив о чем — то важном. — Вот черт. Теперь я все понял.

Кобальт обернулся к нему, готовый услышать любую, даже самую отвратительную правду.

— Прости, я соврал тебе, что был в Гуме один. Хотел его прикрыть. Я виноват. Он просился со мной в Гум, говорил хочет посмотреть, как там. Ну я сдуру и…

— Ты провел его туда.

— Димас, ну откуда я мог знать? Это же наш Витька.

Ток прерывался, прочитав на лице Кобальта нежелание слушать оправдания. Продолжил:

— Я сказал ему ждать у бара, а сам пошел встретиться с корешами. Мы посидели немного, выпили, старое повспоминали, сам понимаешь. Через пару часов я вернулся за Витькой, а он со шлюхами зависает, прикинь? Я его спросил, где мол деньги взял, а он говорит, у друзей одолжил. Хотел бы я таких друзей иметь, которые могут сотню фляг подогнать взаймы. А потом он завис с какими — то отмороженными чуваками. Не знаю, кто они, но мне сразу не понравились. Как думаешь, его завербовали?

— Не знаю, — выдавил Кобальт.

Они помолчали. Кобальт закрыл глаза, потер пульсирующие виски.

— А что такого в этом Локусе? Почему ты так переживаешь о нем? — спросил Ток.

— Оля к нему привязалась. Хотела усыновить.

— Сочувствую. Мда, странный он какой — то. Все время казалось, что — то скрывает. И так просто говорил об отце, будто это кто — то чужой помер. Мы мало с ним общались, конечно… а, он рассказывал, что вообще тут забыл? И где тот профессор?

— Тебе будет о чем поговорить. Но не со мной.

Кобальт вышел из квартиры. Следом туда вошла Ольга. Настрой у нее был решительный, лицо стальное. Нерадивому брату сейчас не поздоровится.

Автомобиль ожидал у центрального входа. Часы пробили девять утра. Кобальт спросил у водителя, почему нет машины охраны.

— Он сам отказался.

Батя спустился в половину десятого, Кобальт встретил его на ступенях у входа.

— Я знаю, что ты скажешь, — заговорил Батя. — Я еду на трибунал, а не на войну.

— Это такой тактический ход? — спросил Кобальт.

— Я показываю, что мы уверены в своей невиновности и ничего не боимся. В жюри люди неглупые, из — за показаний одного бомжа не станут приговаривать нас.

— Мне бы твою уверенность.

Батя посмотрел в синее безоблачное небо, вздохнул глубоко и похлопал Кобальта по плечу.

— Все будет хорошо. Я скоро вернусь, и мы поговорим.

Батя сел в машину. Кобальт влез с другой стороны.

— Ты что делаешь?

— Доказываю, что мы ничего не боимся.

Водитель обернулся в ожидании команды. Батя задумчиво покосился на Кобальта, потом на водителя, и через несколько секунд молчания кивнул. Автомобиль тронулся.

Они поехали мимо постов Гортранса, под взглядами голодных до ненависти дружинников, — к Кремлю.

* * *

Работа на Красной площади закипела еще до восхода солнца. С рассветом пригнали пополнение, в основном стариков и инвалидов. Новички ни с кем не говорили, работали втихаря, их взгляды были совершенно пустыми. Создавалось впечатление, что они полностью смирились со своей участью — сгинуть тут навсегда.

Петр уговорил Прораба перевести Витьку к себе в помощники — разбирать стену с обратной стороны мавзолея. Махать киркой оказалось проще, чем таскать кирпичи и облицовку, и главное — организм затрачивал меньше жидкости. Однако пить все равно хотелось нещадно, и Витька пожалел, что отдал Прорабу накануне всю воду, не оставив себе хотя бы на стакан.

К десяти утра солнце раскалилось. Пот струился по телу, язык высох и покрылся микротрещинами. Ронять кирку раз от раза становилось все трудней. Останавливаться нельзя — надзиратели, заметив филонщика, тут же колотили его плетями.

Несмотря на слабость в мышцах, двоение в глазах и помутнение в мыслях, Витька твердо решил отказаться от воды в конце дня. Не хотел оставаться здесь ни минутой больше.

— Что это? — Витька посмотрел удивленно на Петра, потом на пакетик в своей руке.

— Поможет тебе вечером принять верное решение, — сказал старик.

— Я не буду, — Витька протянул пакетик обратно.

— Жажда побеждает всегда, — Петр сомкнул Витькину ладонь в кулак. — Но ее можно обмануть.

— Тогда почему вы еще не расплатились с долгом и не ушли?

— Мне некуда идти, — Петр улыбнулся краем рта, размахнулся киркой и отколол кусок обшивки.

Подошли новые работяги, молча собрали мусор в носилки и унесли к огромной куче в нескольких метрах от мавзолея.

— А как же Гарднер? Вы могли бы вернуться и рассказать людям про Агронома то, что рассказали мне.

Петр помолчал, видимо, представлял этот момент.

— Когда меня изгнали, жрецы наверняка стали говорить людям, о том, что я садист и убийца. И как пытался свергнуть Агронома и занять его место, чтобы утопить общину в пучине темной воды. Если вернусь, меня сразу линчуют как грязного предателя веры.

— Вы не знаете этого наверняка.

— Именно так поступил бы я. Агроном — хороший ученик.

— У вас же есть родственники и друзья. Они не поверят в такое.

Петр вздохнул.

— Брат поверит. А вот Эли…, — он помотал головой, — хотелось бы верить, что она выросла умнее папы.

— Так она ваша…

— Племянница. Ах, Эли, Эли… Всех девочек Террановы с малых лет готовят к участи будущих жен и матерей. Эли была другой, очень чувствительной, задавала вопросы, не принимала ничего на слепую веру. Внутри себя она каким — то невероятным образом выстроила барьеры, не позволяющие культу полностью завладеть ее разумом. Она этого сама не осознавала, но я хорошо это понимал. И боялся, что система уничтожит ее, поэтому старался перенаправить ее энергию. Мы вместе рисовали, читали стихи, я пересказывал ей прочитанные когда — то книги.

Занеся кирку, Петр замер и уставился в одну точку. Затем, вложив всю ненависть в удар, отколол сразу несколько слипшихся раствором кирпичей. Пошатнувшись, вдруг уронил кирку и схватился за грудь, быстро задышал. Витька успел подстраховать его, не позволив упасть и разбить голову об бетон.