Некто Гитлер: Политика преступления - Себастьян Хафнер

Это была крупнейшая и, как раз в силу своей бьющей в глаза очевидности, самая необъяснимая и необъясненная из ошибок Гитлера, в силу которых он в 1941 году и вырыл себе могилу. Такое впечатление, будто Гитлер после провала блицкрига понял, что победа недостижима и стал готовить поражение, причем поражение капитальное и катастрофическое. Потому что вряд ли он не понимал, что поражение становилось неизбежным, если к двум непобежденным врагам, Англии и России, прибавится еще один, чья мощь уже в то время была огромной.

До сих пор нет ни единого рационального объяснения этому, можно сказать, акту гитлеровского безумия. Если вдуматься, это было вежливое приглашение Америке вступить в войну против Германии. Ведь для активных действий против Америки у Гитлера не было никаких средств, у него не было даже таких бомбардировщиков, которые могли хотя бы уколоть заокеанскую страну. Этим приглашением в войну Гитлер сделал большой подарок американскому президенту Рузвельту. В течение года Рузвельт своей откровенной поддержкой Англии и прямыми военными действиями в Атлантике пытался спровоцировать Германию на войну – ту войну, которую Рузвельт, единственный из всех противников Гитлера, без всякого сомнения, очень хотел, поскольку полагал ее и неизбежной, и необходимой, но которую он сам не мог начать из-за сильного сопротивления в своей собственной стране. Гитлер – вполне разумно – в течение этого года, а то и больше не поддавался ни на какие американские провокации, напротив, делал все, чтобы Америка из-за угроз со стороны Японии, которую Гитлер и подбадривал, и укреплял, как можно дольше оставалась в стороне от европейской войны. Как раз в декабре 1941 года немецкую политику отвлечения Америки от участия в европейской войне ждал наибольший успех: 7 декабря 1941 года Япония, напав на американский флот в бухте Пёрл-Харбор, начала войну против США. Если бы Германия и дальше не поддавалась на провокации, как мог бы Рузвельт уговорить свой народ вступить в еще одну войну, кроме войны с Японией, – в войну с Германией, которая никакого урона Америке не нанесла? Как бы он объяснил эту войну американскому народу? Своим объявлением войны Гитлер сделал эту работу за Рузвельта.

Из «нибелунговой» верности Японии? Об этом нечего и говорить всерьез. У Германии не было никаких обязательств перед Японией, которые вынудили бы рейх принять участие в войне, начатой Японией на свой страх и риск, – впрочем, верно и обратное утверждение[119]. Немецко-японско-итальянский тройственный пакт сентября 1940 года был чисто оборонительным союзом. Соответственно, ни Япония, ни Италия не приняли участие в агрессивной войне Гитлера против России[120]. Напротив, когда в апреле 1941 года будущая война с Советским Союзом была очевидна всем непредвзятым наблюдателям, Япония заключила с Россией договор о ненападении, который соблюдала строго и неукоснительно. Ведь это сибирские войска, снятые с русско-японской границы в Маньчжурии, остановили немецкое наступление под Москвой. Гитлер имел не только юридическое, но и моральное право отнестись к разразившейся войне Японии с Америкой как к удачному маневру, лишившему Америку шанса вступить в войну против Германии; он имел полное право с холодной усмешкой смотреть на войну Японии с Америкой так же, как японцы смотрели на его войну с Россией, тем более что он и не мог оказывать Японии никакой активной поддержки в войне. А то, что Гитлер не был тем человеком, который в политике руководствовался бы сентиментальными мотивами, – об этом и говорить не приходится.

Нет, не японское нападение на Пёрл-Харбор заставило Гитлера «пригласить» Америку в европейскую войну, а русское контрнаступление под Москвой, благодаря которому полагающийся на интуицию Гитлер понял то, что и без всякой интуиции было понятно: «Победа недостижима». Об этом можно говорить с известной долей определенности. Но это все равно никак не объясняет гитлеровского решения. Даже в качестве жеста отчаяния объявление войны Америке не имело никакого смысла.

А может, это объявление войны было замаскированным криком о помощи? В декабре 1941 года выяснилось не только то, что подтвердил дальнейший ход войны: Россия со своим двухсотмиллионным населением попросту сильнее, чем Германия со своим восьмидесятимиллионным, и со временем это превосходство приведет ее к победе. Декабрьские события стали предвестием того, что поначалу удавалось предотвратить только железной гитлеровской волей, – предвестием «наполеоновской» катастрофы под сдвоенным напором русского наступления и русской зимы. Ввиду этого вполне допустимо предположить, что Гитлер рассчитывал на англо-американское вторжение на западе, чтобы потерпеть поражение не от России, а от западных держав, от которых в 1941 году побежденная Германия еще могла ожидать более мягкого обхождения. Но против этого предположения тот факт, что спустя три года, когда перед Германией действительно встал выбор, кто произнесет ей смертный приговор, Запад или Восток, Гитлер выбрал вовсе не Запад, о чем нам предстоит говорить в главе «Предательство». Против этого предположения и то, что в 1941 году Гитлер прекрасно знал об отставании Америки в области мобилизации и вооружения: зимой 1941/1942 годов западные державы при всем желании не были еще способны к вторжению на Европейский континент – Америка даже в большей степени, чем Англия. Или, может быть, Гитлер надеялся посеять вражду между своими врагами – участниками возникшей англо-американо-русской коалиции, что ни говори, одной из самых неестественных коалиций в истории? Возможно, он предполагал, что очень скоро между Америкой и Россией начнутся серьезные разногласия и это поможет ему выдернуть шею из петли. В условиях «недостижимой победы» это было весьма спекулятивным, но не вовсе безосновательным расчетом. Между Россией и Англией – Америкой к концу войны в самом деле возникли очень серьезные разногласия: в 1942 и 1943 годах по поводу открытия второго фронта в Европе, в 1943 и 1944 годах по поводу Польши и, наконец, в 1945-м по поводу Германии (причем Англия Черчилля и Эттли занимала куда более жесткую позицию, чем Америка Рузвельта и Трумэна). То, что потом превратилось в холодную войну, готовилось во время Второй мировой, и не нужно было обладать даром провидца, чтобы уже в 1941 году увидеть возможность такого развития событий. Вот только Гитлер, ни разу не воспользовался шансом вбить клин между союзниками. Сепаратный мир с Россией на основе status quo, возможный в 1942 году и даже в 1943-м (когда Россия, истекая кровью, в одиночестве несла на себе всю тяжесть войны с вермахтом, напрасно взывая об открытии второго фронта), отвергался Гитлером; возможность сепаратного мира с Западом он уничтожил сам своими чудовищными преступлениями после 1941 года.

При поисках мотивов совершенно необъяснимого гитлеровского объявления войны Америке стоит указать и на то, что сам он эти мотивы вообще не озвучивал. Это объявление войны не только самая необъяснимая из его ошибок 1940–1941 годов, в силу которых он превратил почти полную свою победу в неотвратимое поражение; это самое единоличное среди всех его единоличных решений. Прежде чем объявить о нем созванному для этой цели рейхстагу, он ни с кем не обсудил грядущую войну с Америкой: ни с генералами из ближайшего окружения, с которыми он после начала русской кампании проводил бо́льшую часть времени, ни с министром иностранных дел, ни тем более со своим кабинетом, который он ни разу не собирал после 1938 года. Правда, 27 ноября 1941 года, когда еще не началось русское контрнаступление, но немецкое наступление под Москвой было остановлено, он провел очень странные встречи с двумя иностранными дипломатами – датским министром иностранных дел Скавениусом[121] и хорватским министром иностранных дел Лорковичем[122]. Оба по горячим следам записали: «Если немецкий народ не столь силен и беззаветен, чтобы проливать кровь за свое существование, – сказал Гитлер, – я хладнокровно (eiskalt) приму тот факт, что он должен исчезнуть, должен быть уничтожен другой, более мощной силой. В этом случае я не пролью по немцам ни слезинки». Зловещие слова. В 1945 году Гитлер действительно отдал приказ взрывать и уничтожать все, что еще было цело в Германии, чем лишал немцев последнего шанса на выживание, то есть карал немцев за то, что они оказались не способны к завоеванию мира. Выходит, уже тогда, при первом поражении, у Гитлера внезапно появилась эта предательская мысль. Она вполне соответствует одной черте его характера, о которой мы уже говорили: склонности делать радикальнейшие выводы, причем «хладнокровно» («eiskalt») и «молниеносно» («blitzschnell»). Было ли объявление войны Америке первым знаком того, что Гитлер внутренне переключился? Не решил ли он уже тогда, что, коль скоро не удалось стать величайшим завоевателем и триумфатором в истории, он станет архитектором величайшей катастрофы?