Капкан для медвежатника - Евгений Сухов

–  Хорошо, продолжайте, – разрешил начальник Охранного отделения. Ему был крайне мерзок Заславский, но он был вынужден довести дознание до логического конца. Аристову же было, похоже, только любопытно...

–  Знаете, что она выделывала при наших интимных встречах? – управляющий поднял умоляющие глаза на полковника Заварзина. – Перед этим не смог бы устоять ни один мужчина, клянусь.

–  Она – это кто: Лихачева или Вронская? – придавая голосу мягкость, спросил Аристов.

Разумеется, он понимал, что речь идет о Кити Вронской, но хотелось, чтобы Заславский произнес откровенно, чтобы впоследствии не оставалось почвы для неправильного трактования сказанного, тем самым лишить его зацепок, что могли бы заставить замолчать просыпающуюся совесть.

–  Вронская, конечно, – негромко уточнил Заславский. – О, это настоящая бестия, господа, это огненная лава, это кипение страсти и бездна похоти, это нимфа и блудница одновременно, что как раз и сводит с ума. Меня, по крайней мере, свело. Особенно, когда она...

–  Интимные подробности нас не интересуют, – перебил управляющего банком полковник Заварзин. – Говорите по существу.

–  Так я по существу и говорю, – Борис Яковлевич буквально захлебывался от желания сотрудничать с властью. – Кити... Екатерина Вронская совершенно лишила меня ума и воли, затмила благоразумие, а когда это произошло, попросила меня об одолжении. Естественно, я готов был на все для нее...

–  «Естественно»? – скривился Пал Палыч.

–  Ну да, – ответил с готовностью Заслаский. – Мне интересно было бы посмотреть на вас, что бы вы делали на моем месте, – насупился он.

Пал Палыч хотел сказать нечто колкое, но Аристов опередил его, смягчив ситуацию:

–  Не будем отвлекаться, господа, давайте по существу.

–  Так вот, полностью угодив под ее влияние и лишившись воли, я был готов на все ради этой женщины. Я не отдавал себе отчета, что творю.

–  В чем состояло одолжение? – спросил Григорий Васильевич, записывая показания Заславского в памятную книжку.

–  Она попросила открыть сейф в секретной комнате, достать оттуда бумаги и передать их ей. Поначалу я нашел в себе силы отказать ей, но она... – Управляющий вдруг густо покраснел и замолчал.

«Боже мой, – подумал Заварзин, – этот человек не потерял способность краснеть. Или это один из приемов, которыми владеют хорошие актеры: краснеть, когда надо, пускать слезу, биться в настоящей истерике?»

Полковник охранки ни в малейшей степени не верил в проявление естественных человеческих эмоций у Заславского. И был, скорее всего, прав. Аристов же, увидев, что дознаваемый краснеет, попросту удивился. Он тоже не верил ему...

–  Она опустилась на колени и стала спускать с меня брюки. А потом... Потом она...

–  Довольно! Знаете, это попахивает провинциальным театром, – не выдержал актерской игры Заславского Пал Палыч. – Она предложила вам деньги и сказала, что устроит так, что кражу спишут на другого человека с весьма дурной репутацией. На медвежатника. Ни у кого даже сомнений не возникнет в том, что он вскрыл сейф и забрал документы. Я правильно вас понимаю?

Заварзин хмуро посмотрел на управляющего.

–  Ведь так? – спросил он.

Заславский молчал.

–  Отвечайте, Борис Яковлевич, – негромко протянул Аристов. – Чего же вам терять-то? Вы так только усугубляете.

–  Именно так, – тихо ответил управляющий. – Но, поверьте, я не мог устоять перед ее чарами. Она... Эта женщина... Наваждение нашло. Со мной впервые подобное, просто бес какой-то вселился.

–  Так говорят все преступники, – констатировал полковник Заварзин. – Это легче и удобнее всего: свалить все на мифического беса. Дескать, это все он, а вот я ни в чем не виноват. Так не бывает, господин Заславский. За свои противозаконные действия вам придется отвечать. Человек всегда сам виноват во всех своих дурных поступках.

Борис Яковлевич всхлипнул:

–  А что будет со мной?

–  С вами? – брезгливо посмотрел на него Пал Палыч. – Вас отправят на каторгу...

Заславский на какое-то время затих, а потом, закрыв ладонями лицо, зарыдал в голос. От его ухоженного вида, так нравившегося женщинам, и показной самоуверенности не осталось и следа. Теперь перед ними сидел несчастный, уже немолодой мужчина, впавший в глубокое отчаяние; преступник, готовый отдать многое, если не все, чтобы только уйти от ответственности. Его глаза молили: «Ах, если бы можно было поворотить время вспять! Тогда бы на версту не подошел к этой Вронской».

Борис Яковлевич поднял заплаканные глаза и обвел туманным взором обоих полициантов:

–  За что, господа? Я же все вам рассказал, без утайки! Я сказал вам всю правду, господа!

–  Вас обвинят в хищении особо секретных документов государственной важности с целью передачи их иностранному государству и извлечения материальной выгоды, – медленно и спокойно произнес Пал Палыч. – Это, господин Заславский, государственная измена... Шпионаж.

Последние слова Заварзин постарался сказать как можно равнодушнее (дело-то решенное), чтобы полным безразличием к судьбе управляющего окончательно сломить его волю. Был человек, а теперь от него остался только хлам! Пусть же поймет, что для него все кончено, надежды нет. Есть лишь смягчающие обстоятельства, которые хоть как-то могут облегчить незавидную участь.

Аристов вскинул глаза на Заварзина. Настоящий профессионал этот Пал Палыч! Допрос ведет так, что его впору заносить в пособия по ведению дознаний с подследственными. Так разложить этого Заславского, не оставив на нем ни единого живого места, вытравив из него все человеческие качества, кроме разве что инстинкта самосохранения. Теперь управляющий будет не просто помогать следствию, он будет из кожи вон лезть, чтобы не отправиться на каторгу. Его единственной целью будет вернуть похищенные документы.

–  Неужели ничего нельзя сделать? – Заславский с надеждой посмотрел на Аристова. Ведь именно он по уговору с Пал Палычем исполнял роль доброжелательного полицианта.

–  Нельзя, – с сожалением покачал головой Григорий Васильевич.

–  Что же делать?! – с неизбывным отчаянием вскричал Заслаский. – Ну так же не бывает! Подскажите!

–  По крайней мере, не следует отчаиваться, – примирительно произнес Аристов. – И на каторге люди живут... Поверьте мне, там встречаются весьма приличные люди. Просто, знаете ли, так сложились жизненные обстоятельства. Судьба-то у всех разная.

Пал Палыч едва удержался, чтобы не прыснуть смешком, а Борис Яковлевич завыл в голос белугой.

–  Бо-оже мо-ой!

–  Теперь только вы сами можете себе помочь, – ласково промолвил Григорий Васильевич, с жалостью заглянув в глаза Заславского. – Только вы сами.