Охотничий Дом - Люси Фоли

Интересно, о чем эта странная троица так возбужденно беседовала.

– Ваша оленина готова, – сказал Иэн. Потянулся к стойке сбоку от себя, снял сверток.

– Спасибо. – Я осторожно приняла сверток из вощеной бумаги. Тяжелый.

– Эти двое, – он указал на исландцев, – интересуются, можно ли им забрать сердце убитого вами оленя, его вкуснее есть свежим. Надеюсь, вы не против?

– Нет… – Я постаралась скрыть отвращение. – Вовсе нет.

Исландец – я вспомнила его имя, Ингвар – улыбнулся.

– Спасибо. Знаете, это самая вкусная часть.

Я смотрела на монитор. Рука непроизвольно метнулась к губам, заглушая вскрик. Меня потрясло, с какой легкостью я отыскала информацию, просто вбив полное имя Дага. Все было плохо. Очень плохо. Пожалуй, даже хуже, чем могла представить моя мама в своих самых жутких фантазиях.

Пугали даже короткие анонсы сносок. Он чуть не убил кого-то. Я жила здесь наедине с человеком, отсидевшим в тюрьме. Обвиненным в «умышленном нанесении тяжких телесных повреждений».

Первой шла статья в «Дэйли мейл». Я открыла ее. Фото Дага – запавшие глаза, обритая голова. На другом снимке его в мешковатом костюме выводят из машины у здания суда, он в ярости скалится в сторону фотокамер. Выглядит как преступник, жестокий и опасный. Статья детально разбирала его биографию. Окончил частную школу. Отчислен из университета. Служил в морской пехоте. Единственный, кто выжил во время атаки талибов, при «невыясненных обстоятельствах». Явный намек на преступление или трусость.

И потом «драка в баре».

Чем дальше, тем история становилась все хуже. «Телесные повреждения»? Попытка удушения. Я искала в статье хоть что-то, способное оправдать поступок Дага, любую зацепку. Мне хотелось его оправдать. И не только потому, что меня ужасала одна мысль о том, что я живу рядом с тем, кто способен на хладнокровное убийство (или его попытку), нет, причина была еще и в том, что вечно молчаливый Даг мне нравился. Я искренне верила в свои слова, сказанные маме, – он безобидный.

Но в статье не было ничего, что могло бы его оправдать. Закрыла страницу «Дэйли мейл», щелкнула на ссылку Би-би-си. Уж там-то обычно пишут без предвзятости и расчета на сенсацию. Наткнулась на выдержку из свидетельства очевидца: «Это произошло ни с того ни с сего. Кажется, сначала они разговаривали – просто два парня в тихом углу паба, когда вдруг тот мужик принялся его душить. Народ старался его оттащить, но он всех раскидал, потом набежало столько, что его скрутили. Жуть была».

По коже побежали мурашки, хотя отопление работало на полную мощность. Попытка удушения. Синяки на шее туристки, темно-синие пятна. Но зачем Дагу ее убивать? Она пробыла здесь всего два дня. Он ее знать не знает. «А может, – сказал тихий голос в голове, – ему и не нужны были причины». Если верить статьям, того парня в пабе он тоже не знал. Нет, кое-что не сходится. Даг обнаружил тело. Зачем показывать, где труп, он ведь мог спрятать его. Или чтобы держать ситуацию под контролем? Может быть… Но тогда разумнее было бы представить это несчастным случаем. Даже для человека, далекого от медицины, очевидно, что ее задушили.

В дверь постучали. Я замерла, захлопнула ноутбук. Несколько шагов – и я у двери. Как и ожидала, за ней стоял Даг.

Все разошлись по своим коттеджам, чтобы подготовиться к вечеру. Миранда потребовала, чтобы мы принарядились.

– Ерунда какая, – сказала Самира, – тут же лесная глушь. У меня полно забот поважнее, чем наряжаться. И вообще я думала, что мы приехали отдыхать, а не рауты устраивать.

– Но ведь это же праздник, – возразила верная Эмма.

Впрочем, в таких делах бесполезно сопротивляться. Миранда все равно добьется, чего хочет.

Но я не стала тратить время, прихорашиваясь перед ужином. Потому что проторчала в ванной, разглядывая пластиковую полоску, а потом ходила взад-вперед, гадая, что же теперь делать. Хотелось заорать. Но здесь было так чертовски тихо, что они все услышали бы меня.

Может, думала я, пытаясь дышать глубоко и ритмично, тест дефектный. Если бы у меня только имелся запасной. В аптеке на вокзале Кингс-Кросс я страшно торопилась, стараясь, чтобы никто не увидел, что именно я покупаю. Но в инструкции говорилось, что если отрицательный результат может выдаваться с погрешностью, то положительный всегда однозначен.

Было уже почти восемь, и я надела черное платье, старенький коктейльно-офисный вариант, которое бросила в чемодан на всякий случай перед самым отъездом, и с такой силой провела расческой по волосам, что стало больно.

Не знаю, кажется ли мне, но платье сделалось будто теснее с тех пор, как я надевала его на рождественскую вечеринку в офис. Со всех сторон разглядев себя в зеркале, я совершенно определенно увидела небольшую выпуклость там, где раньше ничего не было. О боже. Я повернулась боком. Ну точно. Меня охватил страх.

Теперь, когда я заметила, это стало казаться очевидным. Поразительно, что Миранда до сих пор ничего не сказала. Да еще и грудь слегка набухла. Но как, черт побери, это произошло? Я была так осторожна. Видимо, недостаточно. И я не знаю, что теперь с этим делать.

Не хочу идти. Не могу – я просто не могу пойти туда и показаться им. Я просидела на кровати около получаса. Думала… надеялась… что они забудут обо мне.

В дверь постучали. Какой-то миг я полагала, что мне почудилось.

– Кейти? Ты что там делаешь? Я вижу, ты сидишь на кровати!

Я открыла – а что мне еще оставалось? Чувствовала себя зверем, которого застигли в берлоге. На пороге, подбоченившись, стояла Миранда. Разумеется, выглядела она сногсшибательно: золотое платье-футляр, которое может позволить себе надеть только такая роскошная женщина и только в новогодний вечер.

– Итак? – Она осмотрела меня с ног до головы.

Заметит ли? Мы стояли лицом к лицу, так что, наверное, нет.

– Не слишком празднично. – Она открыла маленькую вечернюю сумочку, висевшую у нее на сгибе локтя. – Вот, это поможет.

В каком-то оцепенении я позволила ей провести помадой по моим губам, восковой запах был едва выносим.

Миранда отступила:

– Вот. Так лучше. Ну пошли уже.

Она ухватила меня за запястье, ногти царапнули кожу, и чуть ли не потащила в открытую дверь. Я вырвала руку, прикосновения сейчас причиняли мне почти муку.

– Со мной все в порядке, – сказала я, получилось слишком резко, – я могу дойти и сама.

Во взгляде Миранды читалось такое потрясение, будто я наорала на нее. Я ведь никогда не возражала ей. Она любит рассказывать, что мы лучшие подруги, а потому «никогда не спорим». Но тут нет ни малейшей ее заслуги. Это я никогда ей не перечу. Не перечила.