Твоя Шамбала - Владимир Сагалов

Ну что, Георг, поздно уже, и тебе необходимо переработать всё, что ты сегодня услышал. Будем ложиться спать, а завтра, если захочешь, продолжим, ещё будет время до обеда.

Несмотря на то, что я был профессиональным историком, проходил аспирантуру в университете Гейдельберга и читал много исторической и археологической литературы, для меня, как-то неожиданно, открылся совершенно новый горизонт для изучения. Но интересно то, что он всегда находился у меня перед носом, а я его не замечал. Охота было много спросить, но я не стал перечить мудрому – каким он стал для меня – дяде и пошёл ложиться спать.

Улёгшись поудобнее и закрыв глаза, я понял, что не смогу уснуть. В голове разыгрывалась история из далёкого прошлого. Я когда-то читал о Никлоте, но информации было немного, и она не вызвала во мне никаких зацепок для поиска вглубь. Параллельно с видениями князя Никлота и представлениями о его жизни приходило осознание зашоренности моего изучения истории. Я изучал то, что мне преподавали. Но в системе преподавания уже заложены ограничения взглядов на определённые исторические моменты, как нашей страны, так и истории мира. Даже возникло какое-то бунтарское настроение по отношению к моему университету и преподавателям. Охота было по возвращении в Гейдельберг пойти прямо к ректору и по молодой наивности поговорить с ним о белом пятне в программе преподавания истории. Перед глазами поплыли слова, написанные моими предками на непонятном языке. Захотелось полистать книгу нашего родового древа, которую дядя так и не дал подержать в руках. Мозг почувствовал жажду, жажду нового знания. Ещё не успев уснуть, хотелось скорей проснуться для продолжения разговора. Я даже ни разу не вспомнил о Габриэле. За всё время с момента нашего знакомства ни один научный, исторический или археологический феномен ни разу не ввели меня в состояние, в котором я забыл бы о моей возлюбленной. Но там это произошло, и заметил я это лишь в дороге на обратном пути.

Проснулся я рано, от того, что дядя уже возился у печи, укладывая в неё дрова. Ночь была ветреная, и дом быстро остыл.

– Выпрыгивай из-под одеяла, – заметив, что я проснулся, приказным тоном сказал мне дядя. – Вставай и пошли на улицу – умываться.

Я так глубоко спал и, под впечатлением вчерашнего разговора, всю ночь путешествовал в древности. Красивейший сон продолжался даже после пробуждения. Не хотелось вылезать из кровати в остывшую комнату и разрывать состояние сна.

– Вставай, дел много ещё, – вновь позвал он. Я вышел на двор к умывальнику, мгновенно покрывшись гусиной кожей. Холодный морской ветер, даже не обратив внимания на ночную рубаху, продул меня насквозь, заставляя не стоять и мёрзнуть, а быстро шевелиться. Это было уже последнее, третье утро у дяди, и я, уже сумев понять суть этого утреннего ритуала, с радостью стянул с себя рубаху и принялся полоскаться холодной водой из деревянной купели. Чувствуя жгучий холод воды, я уже заранее радовался жару в моём теле, который сменит холод уже через минуту после вытирания.

– Хватит, добро, добро, – дядя обернул меня в простыню и указал рукой в сторону двери, молча направляя меня в дом. Сам же опрокинул на себя ведро воды и так же, обернувшись, вошёл следом. Я оделся для дальней дороги, начав собирать немногие вещи, которые привёз с собой. В это время Вольфхарт поставил на стол стандартный, простой, но очень сытный завтрак, состоящий из чая, варёных яиц, сыра и хлеба. Мёд всегда стоял на столе. Мой взор упал на вчерашние артефакты, которые, как я понял, должен буду взять с собой. Но они ещё не были моими. Дядя мне их ещё не вручил. Поэтому, оставив сумку открытой, я сел к столу, а дядя, сев напротив, налил в кружки чай.

– Второй, «солнечный» ключ. Он откроет тебе настоящую историю. Ключ этот есть Слово. Займись его познанием, и тебе не понадобится большая часть исторических книг. В них очень малая доля правды. Даже древние артефакты, найденные вашими археологами, не расскажут столько, сколько это сделает Слово, если ты его поймёшь и сможешь увидеть в нём свет творца. Иоанн в Евангелии не зря ведь говорит: «В начале было Слово, и Слово было у Бога и Слово было Бог», так и есть Георг! Так и есть! Не верь мне, но разберись сам с тем, о чём я тебя прошу. Ну, а как разберёшься, так и прозреешь.

Тут я решил возразить. По моему молодому темпераменту, хотел показать, что я хороший ученик и отлично усвоил вчерашний урок.

– Дядя, ведь ты вчера рассуждал о религии как об обмане, а сейчас приводишь мне цитату из Евангелия.

– Читать нужно совершенно спокойно и внимательно. В Евангелии очень много истинных текстов, взятых из язычества. Но ты дай мне договорить. Наши предки владели светоносным словом до последнего языческого князя наших земель – Никлота. Поэтому ты должен… хотя никому ты ничего не должен, – он пристально взглянул своим сильным и уверенным взглядом в мои глаза и тихо добавил: – Твои деды, отец твой покойный, сам Никлот, все души нашего родового гнезда вздохнут и обрадуются. Они воплотятся в твоём будущем ребёнке или внуке, а те продолжат начатое тобой дело.

Его глаза… Выветренные морем и ветром. Этот взгляд… Для меня, не ведающего, но лишь ощутившего моим сознанием влагу огромного моря – нового, пока ещё не ведомого знания, которое мне ещё предстояло вкусить. Его взгляд воспринимался мной как мудрый, глубокий, но в то же время сумасшедший. Первое подозрение в сумасшествии дяди у меня возникло, когда он говорил о светоносности слова. «Какого слова? Какой свет?» – думал я, скрывая чувства. Но, встречая его взгляд, я видел трезвомыслящего человека, он был сильнее меня. Поэтому я отводил глаза и проигрывал, соглашался с ним. Правда была на его стороне. Его взгляд был мудр.

– Я сам не знаю этого языка, за исключением нескольких догадок. Не получилось у меня посвятить жизнь поиску и изучению, но я полностью верю словам деда. Он говорил мне, что история похоронила этот язык и нашу принадлежность к нему, а потом с удовольствием забыла, где находится могила. Но слово есть выраженная мысль, а значит, энергия, и поэтому не может сгинуть в небытие. Эта энергия просто видоизменилась под воздействием многих внешних факторов. Но она жива. Поэтому ты можешь считать меня старым сумасшедшим дураком, при этом я всё равно буду утверждать, что всё, тобой услышанное в эти дни, есть истина. Ты только постарайся её найти. Ты последний из нас, на кого есть надежда. Для любого замка есть ключ, как и то, что из любого лабиринта есть выход. Нужно лишь понять, что этим ключом, или знаками, указывающими направление к выходу из лабиринта, является то самое древнее знание, что имело человечество на этой планете. Это один исконный язык, тот, который был первым и единственным на этой планете. Ведь та же книга, – он кивком указал в сторону древней Библии, лежащей на столе, – она говорит: «На земле был один язык и одно наречие». Ведь это правда, а правда всегда одна.

Теперь он меня зацепил, зацепил по-настоящему. Я ему полностью поверил, но не мог даже предположить, о каком языке может идти речь. Почему-то первой пришла в мою голову латынь. Я знал, что это древний язык, на котором написано множество древних книг, а также то, что этот язык исчез из обихода, как говорится, умер. С другой стороны, Никлот был славянин, а славяне не говорили на латыни. Скорей, наоборот, латынь съела язык славян. Но я также читал, что существовало большое множество славянских племён, которые были дикими и безграмотными, а также не имели письменности.