Эндшпиль Маккабрея - Кирил Бонфильоли

Гибель водителя «бьюика» — ничто в сравнении вот с этим: в реальности человеческая смерть кажется преданному телевизионному зрителю бедноватой, но кто из вас, мои матерые читатели, наблюдал, как умирает кверху брюхом «роллс-ройс» «Серебряный Призрак»? Я был невыразимо тронут. Как-то по-своему, неотесанно, Джок, похоже, это уловил, ибо придвинулся ко мне поближе и издал слова утешения:

— Он был застрахован полно и всеохватно, мистер Чарли, — сказал он.

— Да, Джок, — сипло ответил я. — Ты, как обычно, читаешь мои мысли. Однако более актуально — в данный момент — здесь другое: насколько быстро этот «роллс» можно оттуда вытащить?

Джок задумчиво всмотрелся в мерцающее марево, усеянное камнями.

— Как туда спуститься? — начал он. — Эта сторона — сплошь осыпи, та — утес. Сомнительно.

— Верно.

— Затем его надо вытащить из той трещины, правда?

— Опять верно.

— Намертво сомнительно.

— Да.

— А затем его надо втащить обратно сюда, верно?

— Верно.

— Придется перекрыть дорогу на пару дней, пока лебедка работать будет, я так прикидываю.

— Вот и я так думаю.

— Учтите, если б там застрял какой недоумочный гондон-скалолаз, или щеночек какой старой кошелки, его б вытащили — вы б и кашлянуть не успели, правда? А это ж всего-навсего старая жестянка из-под варенья, да? Ее еще надо очень захотеть — или захотеть то, чего в ней есть, — а уж потом туда лазить. — И он пихнул меня локтем в бок и грандиозно подмигнул. Подмигивать Джоку никогда не удавалось, у него от этого действия кошмарно кривилось лицо. Я пихнул его в ответ. Мы самодовольно ухмыльнулись.

Затем мы потрусили по дороге — Джок нес наш единственный чемодан, в котором лежало теперь единственное наше имущество, общее на двоих: это его с изумительным присутствием духа Джок должен был спасать, пока «роллс» покачивался на самом краю пропасти.

«Камо грядеши, Маккабрей?» примерно описывало все мои мысли на пыльной изжаренной дороге. Трудно думать конструктивно, когда тонкая белая взвесь пустыни Нью-Мексико всползла вам по штанине и смешалась с потом вашей промежности. Мне удалось решить для себя единственное: звезды на своих орбитах настроены яро анти-Маккабрейски, а кроме того — все благородные сантименты побоку — я избавился наверняка от, вероятно, самого заметного автомобиля на Североамериканском субконтиненте.

С другой стороны, пешеходы в Нью-Мексико заметнее, чем большинство легковых автомобилей: этот факт я осознал, когда навстречу нам пронеслась машина. Все ее обитатели вытаращились на нас, словно мы были Недорослями-Мутантами из Открытого Космоса. То была в каком-то смысле официальная машина — черно-белый «олдсмобиль супер 88», — и она не остановилась; чего ради? Ходить пешком в Соединенных Штатах — всего лишь безнравственно, а не беззаконно. Если вы, конечно, не бродяга. Совсем как в Англии: никто не запрещает повсюду бродить и ночевать под открытым небом, если только у вас есть дом, куда можно вернуться. Закон нарушается, только если дома у вас нет, — тот же принцип, который постановил, что вы не можете занять деньги в банке, если только вам они на самом деле не не нужны.

Прошло, казалось, великое множество часов, пока наконец мы не отыскали пятачок тени, даруемой какими-то безымянными чахлыми деревьями, и без лишних слов не рухнули под их негостеприимную сень.

— Когда в нашу сторону пойдет машина, Джок, мы вскочим на ноги и ее остановим.

— Как скажьте, мистер Чарли. На том мы оба мгновенно заснули.

Тебя восхваляли все языки,

Но станешь ты, Жан, щепоткой золы.

Ногой не лягнуть — зажата в тиски,

Кулак не воздеть — он взят в кандалы,

Шеей не дернуть — ошейник туг,

Проклятья не выблевать — кляп во рту.

Так что же ты можешь средь смертных мук?

Ты можешь лишь мыслью воззвать к Христу.

«Трагедия еретика»[173]

Парой часов позже случилось грубое пробуждение: машина, ехавшая «в нашу сторону», с визгом возле нас притормозила. Тот же официальный на вид автомобиль, что проезжал ранее, — из него вывалились четверо огромных грубых мужиков и замахали пистолетами, наручниками и прочими символами Закона-и-Порядка. В один миг, не успев должным образом проснуться, Джок и я уже сидели внутри скованные, и окружали нас помощники шерифа. Джок, оценив ситуацию, принялся низко рычать и напрягать мускулатуру. Сидевший с ним рядом помощник умелым рывком кисти ловко приложил обтянутую кожей дубинку к верхней губе и ноздрям Джока. Это вызывает изощренную боль: на глаза Джока навернулись слезы, и он умолк.

— Эй, послушайте-ка! — сердито воскликнул я.

— Заткнись!

Я тоже умолк.

Джока стукнули еще раз, когда мы прибыли в контору шерифа, располагавшуюся на единственной широкой и пыльной улице пустынного городка: Джок смахнул плечом услужливые помощницкие руки и снова попробовал рыкнуть, поэтому один служитель закона мимоходом нагнулся и жестко двинул его дубинкой под колено. И это довольно болезненно; нам всем пришлось немного подождать, пока он не смог самостоятельно зайти в здание, а нести его было слишком накладно — чрезмерно велик. Меня они не били — я был скромен.

В этом конкретном участке с вами делают вот что: подвешивают за наручники на дверь, а потом мягко, однако настойчиво лупят по почкам — и довольно долго. Если желаете знать, от этого не хочешь, а всплакнешь. Через некоторое время тут кто угодно всплакнет. Вопросов никаких не задают и следов на теле не оставляют, если не считать рубцов от наручников, а это вы сами себе сделали, не нужно было упираться, верно?

«Тогда я в память заглянул свою. Как жаждет пропустить глоток солдат...»[174]

Определенное время спустя в комнату зашел сам шериф. Щуплый и усердный человечек со смышленым взглядом и неодобрительной складкой на лбу. Помощники перестали лупить нас по почкам и рассовали дубинки по карманам.

— Почему этим людям не предъявлены обвинения? — холодно спросил шериф. — Сколько раз мне вам говорить, что подозреваемых не следует допрашивать, пока их должным образом не оформят?

— Мы их не допрашивали, шериф, — ответствовал один тоном неповиновения. — Если б мы их допрашивали, они б висели наоборот, и мы били бы их по яйцам — сами же знаете, шериф. Мы тут просто как бы мозги им готовили к тому, чтоб вы их допросили, шериф.

Тот провел ладонью по щеке — довольно тщательно, проскрежетав нежно, едва слышимо. Так пожилая дама станет гладить свою любимую домашнюю жабу.