Продается Таня. 20 лет - Бранко Миленкович

Я отошла в сторону, держа бумагу в руке. Трое полицейских стояли в коридоре, один – у входной двери, остальные вошли в комнату. Они начали довольно тщательно обыскивать все кругом, искали всюду, даже заглядывали в книги и рылись у меня в косметичке, рылись в одежде. И тогда меня осенило: они ищут наркотики.

Обыск продолжался около сорок пять минут. Я все это время молчала и время от времени отодвигалась в сторону, давая им место для проведения очередной фазы обыска. Тот полицейский, который разговаривал со мной, все время держал руки на поясе и следил за тем, как работают остальные. Он давал периодически какие-то указания, но ничего сам не делал. Понятно, что они ничего не нашли, и их шеф дал знак выходить. Мы остались вдвоем в комнате.

– Пожалуйста, покажите мне ваш паспорт, – сказал он мне.

Я взяла с одной из полок паспорт и протянула ему, дрожа от страха, что он спросит меня что-нибудь о Швеции, моей родной стране, поскольку паспорт мой был шведским и по нему меня звали Бриджит Йохансон. Он долго листал паспорт, что-то записывал и, протягивая его мне, наконец спросил, как так получилось, что я осталась в Турции. Другими словами, его интересовало, чем я занимаюсь в их стране, потому что в паспорте было написано, что я студентка.

Я сказала, что путешествую как студентка, посещаю разные исламские страны, что я собираю информацию для своей дипломной работы, и что-то еще добавила в том же духе. Я даже не смогу точно воспроизвести это сейчас. Если бы он попросил еще один документ (например, в качестве подтверждения моих исследований), думаю, я бы призналась во всем, сдалась бы со всеми потрохами.

Конечно, мне приходила мысль все ему рассказать, попросить помощи, признаться, что я лишь товар в руках богача, типа проститутки, но пришлось сразу отказаться от этого плана – слишком рискованно это было. Кто может дать гарантию, что Исмар не имеет связей с полицией, тем более что при мне полиция отпустила его после всего лишь одного сделанного им телефонного звонка? Может, они сообщат ему о моих признаниях уже через час, и тогда мне останется надеяться только на Бога. Выходя из квартиры, шеф полиции обернулся и спросил, у кого я снимаю квартиру. Это был коварный вопрос, коварнее всех предыдущих. Но в этот момент не успела я сказать и слова, как услышала из коридора голос одного из моих охранников, надзирателей. Тот что-то говорил полицейскому по-турецки. Полицейский только молча смотрел на охранника, а затем махнул рукой, и полицейские пошли к лифту. Он задержался около охранника и сказал ему что-то, качая головой.

Охранник закрыл за ним дверь. Я и дальше стояла у входа в квартиру, не зная, что делать. Тот тип был бледнее смерти. Он только показал мне, чтобы я закрыла дверь с другой стороны. Как только хлопнула дверь, я сквозь нее услышала, как охранник звонит кому-то. Наверное, Исмару.

Я не сомкнула глаз всю ночь. Вскоре я забыла о полиции и опять погрузилась в сладкие грезы, связанные с завтрашним днем и обещанным разговором с родителями. Я лежала полчаса или час, потом шла к окну и долго смотрела на спящий Стамбул. Потом возвращалась в кровать и "опять безуспешно пыталась заснуть.

Я посмотрела на часы: было уже четыре утра. Город просыпался у меня на глазах, огромный город (о котором я только слышала раньше – о таком далеком), восточный город, такой непохожий на все, что я могла себе вообразить. Отсюда, с двенадцатого этажа, было видно, как постепенно улицы заполняются машинами. День постепенно одолевал ночь, а я, прислонившись к окну, возвращалась к жизни. Как будто предчувствуя то, что случится в этот день, я представила себе, как меня примут, встретят, когда я вернусь в Белград. В первый раз за четыре года. Да, когда я вернусь в Белград. Никогда до того я не думала ни о чем подобном: мне снились мама и папа, брат Чеда, я ужасно по ним скучала, но никогда до этого раннего утра мне даже в голову не приходили такие мысли: что я буду делать, когда вернусь в свой родной город? Это была огромная перемена.

Завтрак немного запаздывал, я смотрела на себя в зеркало: накрашенная и нарядная, я выглядела так, словно собиралась на бал. Охранник шутливым тоном спросил меня, не еду ли я сегодня на какой-то званый вечер. Я улыбнулась в ответ и сказала, что у меня сегодня особый повод для праздника и я буду праздновать его сама.

– Ну что ж, поздравляю вас с вашим поводом! – сказал охранник и вышел.

Естественно, я утаила истинную причину моего радостного и торжественного вида – предстоящий разговор с родными по телефону, который мне подарит Сафет.

В обеденное время пришел наконец Сафет. Я слышала, как он разговаривает с человеком в коридоре. Это продолжалось несколько минут, а потом он постучался ко мне. Я была у двери, но все равно подождала несколько секунд и лишь затем открыла. У него в руках были записная книжка и карандаш, и прямо в дверях, на глазах у охранника, он попросил меня продиктовать свои личные данные. Я сразу поняла, что это Сафет разыгрывает спектакль для охранника, чтобы усыпить его бдительность. Мы обменялись парой слов все так же на пороге квартиры. Потом я попросила его войти внутрь и закрыла дверь на замок. Мельком бросив взгляд на охранника, я удовлетворенно заметила, что он рассеянно думает о чем-то своем, стоя ко мне спиной с противоположного конца коридора. Я закрыла вторую дверь. Сафет вынул из внутреннего кармана пиджака мобильник. Он подошел к окну и набрал несколько цифр, немного подождал, сбросил звонок, опять набрал, а затем передал мне телефон, чтобы я набрала свой белградский номер.

Я дрожащими пальцами кое-как нажимала кнопки аппарата. Телефон замолчал, и потекли долгие секунды, дольше вечности. Через две-три секунды, может, чуть больше я услышала гудок. Один, два, три… я тряслась как осиновый листок. И вот наконец:

– Алло?

– Мама, это ты? Ты меня слышишь? – закричала я в трубку, отчего Сафет показал знаками, чтобы я говорила тише.

– Вас плохо слышно. Кто это? Алло! – доносилось до меня с другой стороны провода.

– Мама, это я! Мама, ты слышишь меня? Это твоя…

– Ты? Это ты? Дочка, это ты?

– Да, мама, я тебя очень сильно люблю, – начала я, с трудом контролируя то, что срывалось с моих губ, а слезы набегали на глаза.

На другом конце провода вдруг воцарилась тишина, голоса не было слышно, но какие-то звуки указывали на то, что связь не прервалась. Я слышала отдаленные голоса, там что-то явно происходило. Вдруг трубку как будто уронили, а потом опять взяли.

– Алло, это ты, доченька?

– Да, папа. Папа, я тебя очень люблю, и тебя, и маму, и Чеду. У меня все хорошо, не беспокойтесь обо мне! Как вы там? Как Чеда? Вы здоровы? У вас все в порядке? – забрасывала я его вопросами, даже не давая времени ответить.

– У меня все хорошо, у нас все в порядке. Четыре года мы не знали, где ты, жива ли. Откуда ты звонишь? Когда вернешься домой? Скажи… – Папа начал задавать вопросы.

А потом я опять услышала мамин голос. Позже, когда я приехала в Белград, они сказали, что мама чуть не упала в обморок. Потеряла дар речи на какие-то секунды, застыла на месте, выронила трубку.