Дочери войны - Дайна Джеффрис

– Ты сейчас в безопасности, – сказала Элен. – Я рядом, и с нами ничего не случится.

Флоранс посмотрела на нее, потом отвела взгляд:

– Ты уверена?

– Да… А помнишь вкуснейший pommes de terre Sarladaises?[33] – спросила Элен.

Флоранс все так же озиралась по сторонам.

– Мы всегда ели его в гостинице, – тихо сказала она.

Элен радовало, что Флоранс хотя бы принимает участие в разговоре. Она и сейчас помнила вкус этого картофеля, нарезанного кружками. Его жарили на утином жире, пока он не покрывался ароматной хрустящей корочкой, а потом смешивали с чесноком и лесными грибами (зимой – даже с трюфелями) и посыпали нарезанной петрушкой.

– Да, еще как ели, – отозвалась Элен. – А потрясающие пирожные на рынке. Помнишь их?

– Gâteau-mousse au chocolat et aux noisettes я любила больше всего.

– Да уж, этот твой муссовый торт с шоколадом и лесным орехом. Однажды ты съела его столько, что у тебя схватило живот.

– Неужели? – заморгала Флоранс.

Увидев недоверчивое лицо сестры, Элен едва удержалась от смеха.

Они приехали вовремя и успели полюбоваться утренним солнцем, сверкающим на домах из желтого песчаника. Сестры шли по той части Рю де ла Републик, что тянулась через Старый город. В обе стороны от нее отходили узкие боковые улочки, образуя настоящий лабиринт. Пройдя дальше, они свернули на Рю де Ла Боэси и вскоре подошли к собору Святого Сацердоса, где солнце сверкало на оконных витражах, отчего мир казался более приветливым.

Флоранс нашла палатку, где продавали рассаду. Хотя она по-прежнему ни на шаг не отходила от Элен, но все же пополнила свой запас рассады и семян. Собор, находящийся в юго-восточной части Сарла, стоял на площади Пейру, которая, изгибаясь на северо-восток, выходила на Рю де ла Либерте, а та оканчивалась на просторной площади Либерте. Сестры прошли через эту площадь и очутились на живописной извилистой Рю дез Консулс, где зашли в свое любимое маленькое кафе. Они уселись в зале, заказали по чашке травяного чая и стали терпеливо ждать, пока хозяйка кафе, пожилая дама с седеющими волосами и черными, как изюмины, глазами, выполняет заказ.

– Рада, что поехала сюда? – осторожно спросила Элен.

– Да, – ответила Флоранс. – Я знала, что мне нужно выбраться из дому. Но это так трудно. Я до сих пор чувствую потребность оглядываться.

Элен потянулась и крепко сжала руку сестры.

Едва они допили чай, хозяйка сразу унесла чашки. Сестры почувствовали, что им деликатно предлагают не засиживаться и освободить места для других посетителей.

Они вернулись на Рю де ла Републик, где находилась парикмахерская матери Люсиль. Скорее всего, подруга Флоранс уже находилась там.

Флоранс вздрогнула, когда они, прибавив шагу, проходили мимо Отель-де-ла-Мадлен, внушительного четырехэтажного здания, где нынче размещались немецкие офицеры. Ставни на втором и третьем этаже были закрыты. С окон свешивались красные нацистские флаги с жирной черной свастикой, заключенной в белый круг. Отель находился у самого входа в средневековый город, и потому его было не обойти, как, впрочем, и находящуюся почти рядом парикмахерскую «У Сандрин».

Все знали, что Сандрин, мать Люси, горячая сторонница правительства Виши. Люсиль и Флоранс дружили уже давно, но редко говорили о политике. В основном их интересовало то, что обычно интересует девушек. Однако Люсиль отличалась большей практичностью, нежели Флоранс. Сильнее всего ей хотелось разбогатеть и вырваться из-под власти требовательной мамаши. Элен не знала, как случившееся с сестрой повлияет на ее отношения с подругой. Вряд ли Флоранс захочет рассказывать об издевательствах над собой. Во всяком случае, не в парикмахерской. Едва войдя туда, Флоранс отважно нацепила маску приветливости.

Люсиль предложила Флоранс сделать стрижку, и потому Элен уселась ждать сестру. Она листала старый журнал и слушала, как Сандрин, делающая прическу посетительнице, открыто поносит партизан.

– Они лишь осложняют нашу жизнь, – говорила Сандрин. – Никакого уважения к Петену и всему вишистскому правительству. Будь моя воля, я поставила бы их всех к стенке и расстреляла.

Посетительница что-то ей ответила. «Долго ли Люсиль сможет оставаться невосприимчивой к материнской отраве?» – подумалось Элен. До сих пор девушка не была заражена этим ядом. Сандрин постоянно хвасталась то новыми чулками, то необыкновенной губной помадой, то дорогими духами. Неудивительно, что вокруг нее ходило немало сплетен. Утверждали, будто она крутит с немецким офицером из числа расквартированных в отеле. Возможно, даже с двумя. Элен захотелось поскорее уйти из парикмахерской, пока у нее не вырвется что-то, о чем она потом пожалеет. К тому же ее донимал резкий химический запах лосьона для завивки, вызывая головную боль.

Она подала знак Флоранс, что хочет выйти. Флоранс согласно кивнула. Элен вышла и облегченно вдохнула свежий воздух.

Флоранс не оттаяла, но, когда ехали обратно, Элен почувствовала, что сестре стало полегче.

– Спасибо. Мне понравилось.

– Теперь, когда Джек от нас ушел, Люсиль может, как раньше, приходить к нам и оставаться на ночь. Нужно лишь предупредить Элизу.

– Я спрошу. Сейчас она живет в деревне у ее тети Лили. Даже если Сандрин и не разрешит ей ночевать у нас, Лили позволит.

– А с чего бы ей не разрешить?

На лице Флоранс мелькнуло замешательство.

– Она слышала про арест Уго.

– В таком случае, раз я работаю с Уго, значит и я представляю опасность для ее дочери.

– Какая же Сандрин глупая! Нет никого безопаснее тебя. Кстати, Люсиль украла кусочек вяленой утиной грудки, которую кто-то из немецких солдат подарил Сандрин. Люсиль отдала это мне.

– И ты приготовишь из этого кусочка что-нибудь вкусненькое.

– Возможно.

Элен обняла сестру за плечи, отчего машину бросило в сторону.

– Осторожнее! Ты едва не опрокинула нас в канаву.

Это было уже немного похоже на прежнюю Флоранс.

Элен до сих пор не собралась ответить на письмо матери. Не то чтобы ей не хотелось. О чем писать, когда о многом все равно придется умалчивать? Хотя письмо отправлялось в Англию через Женеву, из-за строгостей цензуры всегда существовала вероятность, что его вскроют задолго до места назначения. Но сегодня, в это прекрасное воскресное утро, Элен решила написать ответ. Она сидела на кухне, смотрела на чашку с травяным чаем и покусывала конец ручки.

«Дорогая маман!» – вывела она.

На стол упал солнечный луч. Элен заметила муху, жужжавшую вокруг капельки клубничного варенья, которую не успели вытереть со стола, и пальцем стерла след. Они с Элизой усердно старались готовить и содержать кухню в чистоте, однако в домашних делах у них не было ни навыков Флоранс, ни присущего младшей сестре усердия. Флоранс продолжала готовить, но порой сестры заставали ее в саду, где она просто сидела и смотрела в пространство, держа на коленях миску с недочищенной картошкой. Элен глотнула воздуха и шумно выдохнула. Мысли о Флоранс по-прежнему доставляли ей душевную боль. Она продолжила писать.