Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы - Чарльз Брокден Браун

По глазам пленницы я понял, что она смотрит на меня, и жестами попросил ее не проявлять никаких эмоций. Внимательно наблюдая за спящими индейцами, я не забывал поглядывать в ту сторону, откуда мог появиться бодрствующий часовой.

Подкравшись поближе, я поднял мушкет и топор, За костром действительно был выход из пещеры. На подгибающихся ногах я пошел дальше. Опасности, подстерегающие меня впереди, и те, которые я пережил совсем недавно, заставляли мое сердце биться быстрее, свежий воздух пьянил меня, а яркий блеск луны после долгого пребывания в темноте казался мне неописуемо прекрасным.

Поначалу я почти ничего не видел. Но мало-помалу глаза привыкли к свету, и я обнаружил, что нахожусь на краю крутого обрыва. Со всех сторон меня окружали скалы, Лишь слева имелся какой-то проход, туда я и повернул, Внизу проносился стремительный поток, к которому, судя по всему, и вела тропа. Вскоре я действительно увидел воду, и другие заботы на время отступили.

Открывшийся моему взору водопад низвергался с огромной высоты на плоский выступ скалы, продолжавшийся и с другой стороны потока. Тропинка шириной в два или три фута справа преграждалась отвесной стеной, а слева обрывалась в пропасть. Всего восемь или десять шагов отделяли меня от воды, и как будто бы никаких препятствий не возникало на пути к ней. Я бросился вперед.

Однако мне пришлось умерить свой пыл. На краю обрыва, опираясь спиной на скалу и свесив ноги в пропасть, сидел часовой, покинувший пещеру передо мной. Из-за шума водопада, а также и потому, что он никак не ожидал моего появления, дикарь не заметил меня.

Я растерялся. Добраться до воды, чтобы напиться и продолжить путь, можно было только по этой тропе. Но ее контролировал мой враг. Оставаться на месте или двигаться вперед одинаково не имело смысла. Индеец заметит меня. Да, он безоружен, но от его крика сюда сбегутся все остальные. Нельзя ни одолеть его, ни обойти. Если даже мне это удастся, за мной начнется погоня. Дорог я не знаю. Силы мои истощены. Меня мгновенно схватят либо пристрелят. В любом случае догонят – не дикари, так пули.

Я видел лишь одно решение проблемы – мушкет, который держал в руке. В том, что он заряжен, я не сомневался, Эти люди всегда готовы к войне. Сделать точный выстрел с такого расстояния мне по силам. Если не промахнусь, то, убив врага, открою себе путь к спасению и выполнению моей миссии.

Возможно, Вы осуждаете меня за намерение лишить человека жизни, пролить его кровь. Позвольте напомнить, однако, что я не питал никаких сомнений по поводу злодейских планов, которые вынашивали эти люди, о чем говорили и оружие, и обращение с пленницей, и даже их облик. Вспомните, наконец, и о судьбе моих родителей. Если и не эти дикари, то подобные им, возможно их соплеменники, жестоко расправились с моей семьей, обрекли меня и сестер на сиротство и унизительную зависимость от милостей других. Получить доступ к воде, спасти свою жизнь казалось делом одного мгновения. Разве ситуация не вынуждала к этому?

И все-таки я колебался. Мое отвращение к кровопролитию удерживало меня от хладнокровного убийства. И потом, мне вдруг пришло в голову, что выстрел услышат индейцы, оставшиеся в пещере. Правда, есть еще топор, и сейчас это оружие было предпочтительнее. Я мог размозжить им голову дикарю и сбросить врага в пропасть, не наделав никакого шума.

Тем не менее я решил отступить и снова спрятаться в пещере, затаившись в темноте такого же каменного убежища, как то, из которого только что выбрался. Там можно было переждать, пока индейцы не уйдут. Лучше уж смело встретить опасности, связанные с возвращением в пещеру, и терпеливо вынести муки неудовлетворенной жажды, чем обагрить свои руки кровью человека. Но мое отступление будет неэффективным, если враг заметит меня, сомневаться в этом не приходилось. Я попятился, продолжая неотрывно следить за краснокожим дикарем.

Однако судьба не давала мне укрыться от его взгляда, Не сделал я и трех шагов, как вдруг он поднялся на ноги, повернулся в мою сторону и, сорвавшись с места, начал быстро приближаться. Тень от скалы, падающая на меня, а также беззаботная уверенность индейца, что поблизости никого нет, все еще позволяли мне оставаться незамеченным. Я боялся пошевелиться. Малейшее движение могло меня выдать. Все внимание дикаря было приковано к узкой тропе, которая требовала осторожности и сосредоточенности. Отсрочка небольшая, но каждое мгновение помогало мне подготовиться к защите.

Был ли у меня выбор? Над моей жизнью нависла реальная угроза. Чтобы выжить самому, требовалось убить врага. Оружие для этого имелось, я держал его в руках. Как нередко бывает в моменты крайней опасности, тело и мышцы сделали свое дело, чуть ли не вопреки моему желанию.

Молниеносный удар; глубокая, смертельная рана, Не успев понять, кто лишил его жизни, индеец без единого крика или стона упал навзничь. Когда труп рухнул в пропасть, топор все еще оставался в груди дикаря, крепко застряв в теле.

Впервые в жизни я убил человека. Религиозные убеждения предписывали мне воздерживаться от крайних проявлений насилия. Защищаться не возбранялось, тем не менее, я всегда делал это неохотно, всячески противясь жестокости. Необходимость вынудила меня пойти на крайнюю меру, и рука моя была тверда, но я оглядываюсь назад с раскаянием и смятением, понимая, какой грех взял на душу.

Впрочем, тогда я не сразу осознал, что сделал, и горькую чашу покаяния испил уже позже, ибо в тот момент желание утолить жажду возобладало над всеми моими чувствами. Бросившись к водопаду, я жадно приник губами к живительной влаге, а потом освежил голову, шею и руки под благодатным холодным душем горного потока.

Никакое земное блаженство не сравнится с упоительным восторгом, который я испытал тогда. Жизнь, почти утраченная, возродилась, удвоив мои силы. От слабости и мучительных терзаний не осталось и следа, я ощущал себя Геркулесом, готовым к любым испытаниям. Энергия бурлила во мне, насыщая тело и мозг, тем не менее, следовало вновь обдумать ситуацию. Тропа, огибающая гору, теперь свободна и безопасна. Что еще нужно, чтобы, не медля, бежать? Вскоре я буду вне досягаемости врагов, под чьим-нибудь гостеприимным кровом восстановлю изнуренные силы и залечу раны, а главное – предупрежу своих спасителей о злодейских планах краснокожих.

Но тут мои мысли вернулись к несчастной девушке, которую я бросил, связанную, в лагере дикарей. Неужели нельзя было ее спасти? Мог ли я разорвать ее узы и осуществить побег вместе с ней? Рискованно, конечно, и даже очень, но вряд ли совсем уж невыполнимо. Спастись самому, а бедную беспомощную пленницу оставить в руках мучителей – трусливо и недостойно. Возможно, хватило бы и минуты, чтобы освободить ее и не позволить жестоким варварам причинить ей вред. Родители девушки заслуживают того, чтобы я рисковал собой или даже расстался с жизнью ради их дочери.

После некоторых колебаний я решил, что возвращусь в пещеру и попытаюсь вызволить ее. Успех этой затеи зависел от продолжительности сна индейцев. Надо было подкрасться к ним с осторожностью и ловить каждый знак, свидетельствующий о возможном пробуждении. Я шел медленно, прислушиваясь к малейшим шорохам. Наконец до меня донеслись сдавленные рыдания.