Добыча - Эндрю Фукуда

Он настороженно смотрит на меня.

— Нет, — произносит Эпаф. — Я понесу ее.

— По всей деревне? — я кладу руку ему на плечо. — Я позабочусь о ней, обещаю тебе. — Он смотрит на меня, все еще не решаясь. — Сисси захочет видеть мальчиков, когда придет в себя, иди, приведи их.

Это его убеждает. Он передает мне Сисси. Только взяв ее на руки, я понимаю, как мне этого хотелось: чтобы ее голова легла мне на грудь, чтобы ее мягкая плоть слегка подалась, прижимаясь к моей. Мне требуется вся сила воли, чтобы не обнять ее крепче, чтобы не зарыться лицом в ее волосы, вдыхая ее запах. Эпаф с подозрением смотрит на меня. Я указываю ему, где мой дом, и мы разбегаемся в противоположных направлениях. Я на удивление бодр, как будто Сисси дает мне сил, позволяя ногам двигаться быстрее. Я врезаюсь в стену дождя, разбивая капли на миллионы крохотных брызг.

Вернувшись в дом, я не теряю времени и укладываю Сисси на диван. Она тут же сворачивается клубком. Руки у нее дрожат, посиневшие губы бормочут что-то непонятное. Я поднимаю с пола одеяло и плотно закутываю ее, уложив обожженную руку поверх одеяла. Этого более чем недостаточно — все ее тело дрожит от холода, проникшего в кости. Я быстро, не вставая с колен, перемещаюсь к камину. Угольки еще тлеют, так что через несколько минут я разжигаю неплохое пламя.

Она все еще дрожит. Из раны сочится желтая влага, кожа вокруг нехорошего красного цвета.

— Ох, Сисси, — шепчу я сквозь стиснутые зубы и отодвигаю ее влажные волосы с виска. До этого момента я никогда не думал, что можно одновременно испытывать и нежность, и ярость.

Мальчики приходят всего через несколько минут, я слышу их шаги по лестнице. Они одновременно бросаются в дверь, бледные, растрепанные, мокрые.

— Как она? — спрашивает Джейкоб.

Они собрались вокруг дивана и гладят Сисси по волосам, не совсем понимая, что делать. Дэвид задыхается от ужаса, когда видит ожог. Бен начинает плакать.

— Принеси мокрое полотенце, — говорит Бену Эпаф, чтобы отвлечь его, — надо охладить рану.

Бен бежит в ванную.

Эпаф откидывает одеяло и зло смотрит на меня:

— Ты идиот! У нее же одежда мокрая насквозь. Неудивительно, что она никак не согреется.

— А что мне было делать? Раздеть ее?

Эпаф не отвечает. Он переключается на младших. Тычет пальцем в комод, и Джейкоб вскакивает на ноги, доставая оттуда сухую одежду. Дэвид уносит полотенце обратно в ванную.

— И носки ей на ноги наденьте, — произносит Эпаф, когда мальчики начинают расстегивать и снимать с нее промокшую одежду. Мы с ним выходим в коридор, закрывая дверь за собой. Он потирает шею.

— Они подсыпали снотворного в еду, — говорю я. — От этого мы с Сисси вырубились. Тогда-то они ее и забрали.

Он кивает. Я ожидаю злобы, обвинений, но он говорит неожиданно мягко.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Все нормально, — отвечаю я.

Эпаф кивает, пересекает коридор и прислоняется к противоположной стене. Он запрокидывает голову и закрывает глаза.

— Они хотели обыскать ее, — говорю я. — Она отказалась. Хотели устроить личный досмотр.

Эпаф резко открывает глаза:

— Что?

— Они хотели снять с нее всю одежду. Осмотреть ее кожу.

Он моргает:

— Зачем?

— Они считают, что Источник — это код, или уравнение, или формула. Какая-то татуировка у нас на коже. Какой-то текст.

— Что? — спрашивает он одними губами, а потом поворачивается ко мне: — Но почему только ее? Почему не тебя, не меня, не других мальчиков.

— Нас уже осмотрели. Меня — пока я болел. А вас, наверное, пока вы мылись в бане.

Эпаф задумывается, его глаза расширяются от осознания.

— Они приказали девушкам нас вымыть. И вытереть. Каждый дюйм.

— И вы не стали протестовать? Или жаловаться?

Он краснеет и опускает глаза:

— Нет. А на что там было жаловаться? Мы решили, что это такое гостеприимство.

Я злюсь на него из-за ответа, но ничего не говорю. Вместо этого я открываю шторы в коридоре. Там нет никакого движения, кроме темных стен дождя.

— Да, вам совершенно запудрили мозги, — наконец говорю я. — Ты же ни о чем не догадывался, верно? Даже не подозревал, что с этим местом что-то не так.

Он складывает руки на груди:

— Я знал про клейма. Это не то, что ты думаешь. К этому надо просто привыкнуть. Как и к другим их… странностям. Эти странности — как пивная пена. Надо просто сквозь них пробраться, чтобы добраться до главного и хорошего.

— Они заклеймили железом Сисси, Эпаф. Это не та странность, с которой я когда-либо смогу смириться. Это не пена.

Под ногами Эпафа скрипят половицы. Он молча переминается с ноги на ногу. За дверью мальчики, переговариваясь шепотом, заканчивают переодевать Сисси.

В конце концов Эпаф прекращает затянувшуюся паузу и задает вопрос:

— Как думаешь, что делать дальше? Нам грозит опасность? Нам придется уйти?

Я пожимаю плечами:

— Это я тут должен задавать вопросы. Это я валялся больной без сознания. Ты должен был изучить деревню лучше меня. Но ты был занят: дружил со старейшинами, учился не обращать внимания на «пену». Ты ничего об этом месте не знаешь.

Он уходит в дальний конец коридора, возвращается:

— Это несправедливо.

— Я тебе объясню, что такое несправедливо. Оставить Сисси там, на ферме, — вот, что было несправедливо. А вы это сделали. Вы оставили ее, дезертировали. Она привела вас в эту деревню, провела через пустыню, через горы, защищала вас от закатников день за днем. А что сделали вы? Как только вы сюда пришли, почуяли запах этого места, вы бросили ее, как мешок с картошкой. Вы тут же разбежались, принялись развлекаться с…

— Довольно!

— …местными девушками, ни на минуту не вспоминая о Сисси.

— Сисси может сама за себя постоять! Ее не надо держать за ручку…

— Не в том дело! Я не о том, чтобы везде ходить вместе, я о…

— Я сказал, довольно! Еще ты мне не рассказывал, что такое верность.

Теперь на его лице явственно читается гнев. Он бьет себя по бедру стиснутым кулаком. Его плечи напрягаются от вины и злости на себя.

— Ты оставил ее одну, — говорю я мягче. — Ты не должен был так поступать. Младшие, да, я понимаю, как это все их захватило, они потеряли головы. Но не ты. Ты должен был лучше держать себя в руках. И ты не должен был никогда оставлять Сисси, так чтобы ей пришлось защищаться одной, Эпаф. О чем ты думал, когда шел развлекаться со всеми этими девушками? Ты хотел, чтобы она ревновала, верно? — говорю я громче, обвиняя его.