Цветок Фантоса. Романс для княгини - Наталия Фейгина

– Аэрт, – позвала я.

Ответом мне был довольный взгляд, похожий на взгляд сытого кота. Но он мгновенно изменился, когда я спросила:

– Аэрт, что происходит с людьми, погибшими во время Прорыва?

Теперь передо мной был кот, изготовившийся к прыжку.

– Прорыва? Почему ты спрашиваешь?

– Мне рассказали сегодня, что мой муж погиб во время Прорыва, – ответила я.

Охотник нахмурился.

– Когда это было? – спросил Аэрт.

– Несколько месяцев назад.

– А точнее?

– Девятнадцатого ноября прошлого года, – ответила я. И, заметив, что он нахмурился ещё сильнее, спросила:

– Тебе это что-то говорит?

Он кивнул.

– И что же? – нетерпеливо спросила я. – Что?

– Что ты знаешь о Прорывах? – вместо ответа спросил Аэрт.

Я пожала плечами.

– С помощью магии крови можно помочь прорваться на Этот свет демонам с Того и натравить их на врагов, – ответила я. Страшные сказки о Прорывах я слышала ещё до Аспидника, но только там поняла, насколько они на самом деле страшные. – Это правда?

– Почти, – ответил он. – Никакая магия не поможет вырваться с Того света. Другое дело – Предгранье. Здесь нет ни стихийных духов, ни демонов, только души людей, по разным причинам оставшихся по эту сторону Грани.

– Разве светлые Стражи не провожают души всех усопших за Грань? – удивлённо спросила я.

– Провожают, – вздохнул тёмный Страж. – Но нет правил без исключений. Бывают души, которых что-то привязывает к Этому свету слишком крепко. Кого-то долг, кого-то месть, а кого-то ритуал «обманутой смерти».

– Никогда о таком не слышала, – призналась я.

– О нём, к счастью, мало кто слышал, – усмехнулся Аэрт. – Крайне мучительный и малоаппетитный ритуал, с помощью которого маги крови пытаются избежать наказания за свои грехи на Том свете. Глупцы! То, что происходит с ними в Предгранье, куда страшнее всех тогосветных наказаний.

– А что с ними происходит? – с беспокойством спросила я.

– Они скитаются в Предгранье, не ведая покоя, томимые неутолимым голодом и вечной жаждой, терзаемые страхом перед тёмными Стражами… И сами питаются страхом и смятением живых.

– Значит кошмарники…, – начала я, но Аэрт перебил меня.

– И они тоже, – сказал он. – Но они не единственные, и не самые страшные. Страшнее те матёрые твари, что прорываются на Этот свет. Они выпивают души живых, исветлым Стражам уже нечего провожать через Грань.

Я вздрогнула.

– И что, души всех, погибших в Прорыве, выпиты? – с трудом выдохнула я.

– Почти всех, – ответил Охотник.

– А что происходит с теми, которые не почти?

– Их забирают с собой, чтобы превратить в таких же тварей, – хмуро ответил он.

– И скольких увела с собой тварь девятнадцатого ноября? – тихо спросила я.

– Не знаю, – глухо ответил он, отводя глаза. – Я из-за привязки к Этому свету не доглядел тогда. Но то, что тварь тогда обзавелась выводком, это точно.

– Выводком? Души перерождаются в тварей не сразу?

– Да.

– А спасти их можно? – с надеждой спросила я.

– Если перерождение не зашло слишком далеко, если я сумею убить тварь, не уничтожив выводок, если не оплошают светлые Стражи…

– Сплошные если, – понимающе кивнула я. И добавила, умоляюще глядя на него: – Но неужели нельзя попробовать?

Мысль о том, что душа Алексея может переродиться, казалась мне невыносимой. Почему я была уверена, что он в плену у твари? Не знаю. И всё же…

– Думаешь, я не пробовал? – горько ответил Охотник. – Тварь слишком хитра. Мне так и не удалось выманить её из логова. А там к выводку не подобраться.

Невероятное признание для того, кто никогда не упускает добычу. Я с подозрением посмотрела на Аэрта и спросила:

– А чем ты пытался выманить тварь?

Судя по тому, как едва заметно дрогнул уголок рта тёмного Стража, вопрос я задала правильный.

– Псом, – пожал плечами он. – Псом, который ещё совсем недавно был человеком.

– Был человеком, – задумчиво повторила я, чувствуя, что снова встаю перед выбором. Нет, перед псевдовыбором, потому что поступить иначе я просто не могу. Как и в ту ночь, когда состоялось знакомство с Охотником. – Думаешь, на человека клюнет?

– Да, – кивнул он. А затем, сообразив, к чему я клоню, добавил:

– Нет.

– Да, – возразила я.

– Нет, – повторил Аэрт, но уже не так категорично. Судя по блеску в глазах, он уже начал прикидывать, что получится из моей безумной идеи. – Ты понимаешь, как рискуешь?

– Не больше, чем тогда, когда бросила вызов тебе, – пожала плечами я. – Даже меньше.

И, чуть помолчав, добавила с улыбкой:

– Ты ведь меня спасёшь.

Это был вызов, который Охотник не мог проигнорировать. Но Аэрт не торопился его принимать. Долг стража и азарт охотника боролись в нём с нежеланием рисковать мной и в конце концов победили.

– Да будет так, Таливайдена, – кивнул он.

Вот так я и очутилась в Лесу. В том самом, через который меня недавно вёл Охотник. То же леденящее дыхание, та же мёртвая, в прямом смысле этого слова, тишина… Вот только на этот раз я шла одна.

И мне было страшно. Нет, не так. Мне было СТРАШНО. Страх стучал в висках, сжимал горло, каплями пота тёк по лицу… Но если в ту ночь, когда я мчалась от Охотника, страх был единым целым, то сейчас вокруг меня клубился целый рой страхов и опасений. Притом страхи перед Лесом и Тварью не были самыми сильными. Я верила обещанию Охотника. Куда сильней я боялась, что хитрая Тварь почует ловушку, что она оставит выводок в логове или не придёт вовсе…

Но мои опасения были напрасны. Она пришла. Точнее сказать, я сама пришла к ней. Лес неожиданно расступился, выпуская меня на прогалину, поросшую высокими пепельными иглами вместо травы. В дальнем конце прогалины меня ждали четыре тени. Три бледные, неровно очерченные, словно рисовавший их художник до конца не был уверен, что именно он хотел изобразить. Зато четвёртая казалась и не тенью вовсе – зияющим провалом в Неотвратимое и Неизбежное, разрывом в ткани реальности. Сердце моё при виде Твари сковал ужас… Краткую бесконечность Тварь упивалась моим ужасом, смакуя его, как знатоки смакуют вино. А потом дала знак выводку. Прозрачные тени двинулись ко мне, и их очертания вихрились, плыли, изменялись с каждым шагом. Средняя, чуть более плотная, с каждым шагом приобретала очертания звероподобные – вытянутая зубастая пасть, длинные лапы с огромными когтями, косолапая, чуть неуклюжая походка. Две другие же, наоборот, с каждым шагом бледнели, становясь всё более похожими на человеческие. И вскоре я уже могла рассмотреть лица: суровое – князя Алексея Улитина и полное мальчишеского упрямства – Альберта фон Раубена.