Трудно быть солнцем - Антон Леонтьев

– Она была убита, я в этом уверена теперь больше, чем когда бы то ни было, – произнесла Виктория Карловна, поправив цветы в вазе. – И мы с вами это докажем, деточка. Даже если придется поставить весь мир на голову!

Юлия, вслушиваясь в слова Виктории Карловны, вдруг ощутила страх. Отчего? Убийца где-то рядом, она чувствовала это. Ей показалось – или на самом деле за одной из могил метнулась черная тень? Они не одни, за ними кто-то наблюдает?

– Мы достанем вторую часть дневника Елены Карловны, – сказала Крестинина. – Я вам обещаю. И, кажется, у меня даже созрел план…

– Итак, Николай Леонидович, что конкретно вы можете сказать по поводу ваших отношений с Олесей Гриценко? Николай Леонидович Машнэ, декан факультета лингвистики и межкультурной коммуникации Староникольского филиала Открытого гуманитарного Московского университета, поправил очки в тяжелой роговой оправе и с достоинством произнес:

– Я не совсем понимаю, о чем вы ведете речь. Гриценко была студенткой на моем факультете, не более того!

– Разве так? – спросил следователь. – Разве она была только студенткой? Например, мне известно, что она писала у вас курсовую работу… Машнэ снова поправил очки, почесал куполообразную, практически лысую голову и взглянул на следователя исподлобья большими водянистыми глазами, которые выражали полное непонимание того, о чем шла речь. Он выглядел, как совершенно невинный человек. – Повторяю вам, Гриценко была одной из многих студенток. Я даже не помню ее в лицо…

Врать Николай Леонидович мог, не краснея, сказывалась многолетняя практика. Когда он получил приглашение в прокуратуру дать свидетельские показания по поводу смерти Олеси Гриценко, то сразу понял – они что-то знают о скандале. Но он не собирается выносить на суд свидетелей свои, так сказать, личные проблемы. Олеся Гриценко была именно этим – его личной проблемой и его большой ошибкой.

Седьмого августа утром, сидя за завтраком со своей супругой, Мариной Васильевной Миловидовой, сыном Николашей-младшим и тещей Лидией Ивановной, Николай Леонидович, как это обычно бывало, просматривал местную прессу. Его вторая супруга, женщина полная, с длинной седой косой, намазывала Николаше, гордости отца и матери, толстый слой фруктового мармелада на тост. Мальчик, вертя такой же, как и у отца, куполообразной головой, ныл:

– Мама, не хочу, сама ешь эту каку, я хочу шоколадку!

Марина Васильевна вздохнула, откусила тост (хотя знала, ей надо сократить количество поедаемых ею тостов, иначе она снова поправится на несколько килограммов и не сможет влезть ни в одно из своих платьев, а новый учебный год не за горами), тряхнула длинной косой, которую носила с самого детства, и произнесла:

– Коля, как обстоят дела с этой мерзавкой Гриценко?

Николай Леонидович, прихлебывая обжигающий черный кофе, который пил без сахара по семь-восемь чашек в день, ответил, углубившись в чтение статьи про Cтароникольский университет, в котором работал:

– Я отчислю эту сучку, Марина, не беспокойся.

– И правильно, – встряла в разговор теща, Лидия Ивановна, полная особа с рыжим перманентом и подведенными синей тушью глазами. Глядя иногда на мать, Марина Васильевна вздыхала – ей грозило стать такой же через двадцать лет. Однако у нее была коса, ее гордость!

– Мама, где шоколадка? – продолжал верещать Николаша-маленький, теребя мать за жирную коленку. – Дай шоколадку, мама! Ты слышишь, корова, дай шоколадку!

Никто бы и никогда не посмел называть так Марину Васильевну Миловидову, доцента кафедры истории русского языка и стилистики того же Староникольского филиала Открытого гуманитарного Московского университета и заведующую секцией русского языка как иностранного. Женщина приятная во всех отношениях, что соответствовало ее фамилии – Миловидова, – она превращалась в настоящую фурию, если кто-то смел затрагивать ее честь и достоинство. Однако ее единственный сынок, поздний ребеночек Николаша, был для нее, как, впрочем, для отца и бабки, буквально всем.

Николаша укусил мать за коленку и забарабанил по ней увесистыми кулачками:

– Дай, мама, дай! Ты корова, толстая корова! И дура набитая! И какашка!

Умилительно улыбаясь, Марина Васильевна поцеловала сынка в куполообразную голову, потрепав его светлые волосенки, и сказала с улыбкой Моны Лизы:

– Коля, посмотри на наше сокровище, оно делает такие поразительные успехи!

– Я же говорила вам, что он не должен играть с соседскими детьми в песочнице, он юный гений, а возится со всяким отребьем, – теща Лидия Ивановна поставила перед зятем, который был младше ее всего на пять лет, очередную чашку с дымящимся кофе.

Марина Васильевна, с грацией беременной гиппопотамши поднявшись с табурета, открыла кухонный шкафчик, который был забит шоколадками, коробками конфет и пакетами с карамелью. Это были подношения нерадивых и желающих подлизаться студентов, которые, зная, что сдать зачет или экзамен по стилистике или риторике Марине Васильевне с первого раза практически невозможно, сбрасывались на подарки строгой доцентше. Однако, разумеется, студенты не отделывались такими пустяками, как конфеты, пускай и самыми дорогими. Этого хватало, чтобы получить госоценку – заветную тройку. Те же, кто желал видеть в зачетке и ведомости что-то повыше, должен был раскошеливаться, например, на тостер, телевизор или музыкальный центр – вещи, которые потом перекочевывали в квартиру супругов Машнэ-Миловидовых.

– Боже мой, вот это да! – закричал вдруг Николай Леонидович, двинул длинным локтем, и чашка с кофе полетела на пол. Она разлетелась вдребезги, горячая жидкость окатила Николашу, который поедал шоколадку. Ребенок заверещал, как будто его резали. Засуетились мать и бабушка, они стали дуть на обожженное место и упрашивать Николашу прекратить дикий вопль. Получив в подарок коробку конфет с начинкой и две шоколадки, мальчик успокоился.

– Коля, в чем дело? – спросила злым тоном Марина Васильевна. – Что ты там такое раскопал? Наш малыш плачет, а ты и не реагируешь! Еще отец называется!

Декан Машнэ, облаченный в майку и шорты, которые обнажали его удивительно белые безволосые ноги и тощую грудь с увесистым пивным животом, в самом деле не замечал возни на кухне, где вся семья в полном составе завтракала. Обхватив костистую голову цепкими руками, он вчитывался в газету. Его глаза, похожие на перезревшие ягоды крыжовника, за толстыми стеклами очков буквально прыгали.

– Вы не поверите! – произнес он, едва ли не хохоча. – Боже мой, вот она, божья кара. Гриценко нашли удушенной в парке!

Смысл сказанного доходил до Марины Васильевны и Лидии Ивановны несколько секунд, затем и супруга декана расхохоталась звонким, неприятным смехом:

– Боже мой, Коленька, дай почитать! Неужели эта гадюка на самом деле сдохла? Такого не бывает!

Николай Леонидович, отстранив руки жены от газеты, сам прочел с издевательскими интонациями небольшую заметку, которая так взбудоражила его самого и членов его крошечного семейства: «В городском парке было обнаружено тело 19-летней студентки Староникольского филиала Открытого гуманитарного Московского университета Олеси Гриценко. Она стала жертвой неизвестного убийцы, который задушил девушку при помощи шарфа. Следствие рассматривает версию разбойного нападения и преступления на сексуальной почве…»